Сибирские огни, 1984, № 7
работу выманивал. Трошки на колени не встал, готов задницу был ей . цулуваты. — Ш о же мне робыть, мать, коли люди таки несознательны? — серьезно пожаловался дядя.— А що под. окнами... На то, видно, и слуга народа. Меня же выбрали, доверили мне... — Дурак! — распаляется еще больше Мотря.— Ты ж усю войну прошел, скико орденов имеешь, а зараз в служки подался? Почему ты * ей должен служить, той Таскаихе? Побачишь, она из тебя зараз ве ревки вить начнет. Да ще як бы она одНа! А то ведь усе! Смеяться, бачь, скоро над тобой начнут, як над дурачком! У тебя ж такая власть в руках — пугнул разок-другой, люди сами на работу прибегут. Эти слова, видать, дяде Якову не по нутру. Он грузно поднимается, босиком начинает ходить по тесной горнице, выворачивая по-медвежьи пятки. Усы его угрюмо опущены. — Це зря ты так, Мотря,— недовольно гудит он.— Сама кажешь, как тебя Илюха Огнев пугал, когда бригадирил — сладко •Тебе было? Мы же к коммунизму, бачь, идем. Ш о ж, и при коммунизме будем лю дей пугать да кулаками на них махаться? — Да який тоби коммунизм?— видно поняв бесполезность спора, устало откликается тетка Мотря.— Який коммунизм, когда штанов у детворы ще немае. Усю жизнь проколотил ты цы.м молотом у своей куз ни, у четырех закоптелых стенах — и ничего не слыхал, ничего не ба- чил, ни людей, ни жизни. Яким дитем был, таким и к старости остался... Нынче занятия в школе начинаются опять с первого октября. Весь сентябрь ребята старших и средних классов помогали колхозу. Про-, грамма потом будет наверстываться штурмом. Скоро в школу. Последние дни работаю я учетчиком в бригаде. А что, к концу работа эта даже стала мне нравиться. Хлопотливая, правда, ответственная, зато все время на людях, в гуще всех бригад ных дел и событий. -Ни одна новость, ни один случай в деревне не пройдут мимо конторы. А тут еще два серьезных события произошло за последнее время; деревню нашу радиофицировали, а в контору про вели телефон, соединив ее с центральной конторой правления колхоза и с райцентром. Радио, правда, по избам еще не провели: а лишь повесили около конторы на столбе единственную тарелку-репродуктор. И было же потехи, когда эта черная тарелка вдруг неожиданно заговорила человеческим голосом. К столбу с репродуктором мгновен но сбежались собаки со всей нашей деревни. Вначале они, рассевшись вокруг, ошарашенно слушали, задрав морды кверху, а потом подняли такой лай и визг, что из ближних изб повыскакивали перепуган ные люди. Репродуктор гремел день и ночь, оглашая село то песнями, то му зыкой, то хриплым бубнящим говором. Собаки с неделю не могли при выкнуть, успокоиться: были нервными, пугливыми, часто по ночам за тевали жуткий вой. Люди к этому чуду-юду привыкли гораздо быстрее. Уже на второй- третий день какой-нибудь глуховатый дед Шнлохвостов пытал у своего соседа, старика Кубышкина: — Чаво там, кум, черная тарелка насчет политики балакает? — Дак, а ннчаво путного,— скребет в сивой бороденке дед Ку- бышкин.— Мерекаиец, бают, зашевелился. Грозить нам начинат по маленьку. — Чаво говоришь? Мерекаиец? — наставляет ухо ладонью Шило- хвостов.— Дак, а пошто ему грозить, коли он наш союзник? — Союзник-то, эт верно. Да ведь буржуй. С таким дружи, а ка мень за пазухой держи.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2