Сибирские огни, 1984, № 7

пе показывают, а вот, к примеру, у кого табачишка ^тучаино завелся, непременно предложит закурить: знай, мол, наших! Неловко, с гру­ боватой насмешкой протянет щепоть драгоценной махры: — Не побрезгуй, начальник. Покурим, потянем, родителей помянем... , Поначалу смущало меня такое внимание к собственной персоне, а потом ничего, обвыкся. Словом, работа заладилась. Правда, иногда дел наваливалось столько, что дня не хватало, да ведь мне было нье привыкать,— прихватывал ночи. А вот у дяди Якова Гайдабуры,— видел я,— с бригадирством не получалось. А уж он ли не старался! Прямо из кожи лез мужик: день и ночь на ногах. Первым у сеяльщиков плечо свое богатырское под ме­ шок с семенным зерном подставит, у стогометчиков первым с вилами под скирду встанет, до зари успеет в кузницу заглянуть, где зады­ хается в непосильном одиночестве молодой кузнец, мой дядя Леша. П до того утреннего часа, когда в контору на наряд колхозники соби­ раться начнут, бригадир так успеет уже наиграться пудовым молотом, что гимнастерка на спине от соленого пота коробом встанет. И что главное — люди его шибко уважали, нового бригадира дя­ дю Якова Гайдабуру. Он еще до войны пользовался у нас большим почетом: кузнец — золотые руки, первый баянист на селе, примерный отец многодетной, семьи. А с войны так совсем героем вернулся, пол- Нвропы прошел, участвовал в штурме ■рейхстага, полный кавалер ор­ денов Славы. А медалей завоевал столько, что они еле вмещаются ^ все на его широченной груди. Иные фронтовики и десятой доли Гайдабуровых заслуг не имеют, а, вернувшись до.мой, вон как начали кочевряжиться да ломаться: мы- де воевали, кровь проливали за вас, так теперича пнть-гулять желаем, наслаждаться и радоваться хотим! Яков же Гайдабура, вернувшись с войны, сразу добровольно ри­ нулся в новое пекло: согласился стать бригадиром. Некому больше. Надо. Люди поклонились в пояс. И он делал теперь все, что было и не было в его силах. А вот... не заладилось,чего-то. Женщины, работающие где-нибудь гуртом, на отдыхе непременно заведут между собой такой вот примерно разговор: — Хороший Гайдабура мужик, в беде не бросит, последнюю ру­ баху людям отдаст, а до Живчика, Федора Михайловича нашего, да ­ леко ему. — Далеко... — Чудной был человек, царство ему небесное. Не от мира сего. Помните, как пшеничку на трудодни самовольно решил выдать? — А сабантуй-то, сабантуй! — Чудной... Наскрозь каждого видел. — А хоронили-то? Как по родном все плакали... И правда: слез было много... В прошлом году, в ту грозовую майскую ночь, когда с Федором Михайловичем, пахавшим на тракторе, случился сердечный приступ, мы с мамой не успели его спасти. Я пригнал в поле телегу, мы с тру­ дом затащили на нее беспамятного Федора Михайловича, повезли в деревню. Мама погоняла лошадь, я бежал по раскисшей дороге рядом, держась за грядку телеги. Как ни старалась мать погонять запалившуюся лошаденку,— те­ легу мотало и подбрасывало на ухабистом проселке,— а довезти бри­ гадира до больницы мы не успели. Он умер по дороге. .Хоронили его на нашем кладбище, что за селом, в редком березнике. Помню, какой чудесный выдался денек. После доброго дождя в мо­ мент пошли в рост травы, деревья омолодились, ярко зазеленели.