Сибирские огни, 1984, № 7

утомимой и злой на язык бабушки Федоры. { _ Я бы сама к Огневым бы сходила, деньжата у их есть,— ужц мягче сказала бабушка,— да дружба-то у нас, как у кошки с собаког^ Тока дело испорчу... И то сказать: в отличие от матери, бабушка уже успела побь^ вать у многих односельчан, даже в Лозинку, за пятнадцать киломец. ров, к своим каким-то дальним родственникам смоталась. — От люди! — вернувшись, восхищалась она.— Кто я им? Ро^ от старого броднЯ'. Третья вода на киселе. А встретили как саз мую кровную. Тожеть, старенькие уже, одинокие: трое сыновей нв войне полегли. Рассказала я им про наше горюшко, денег, мол, при шла занимать. А оне, старичок-то со старушкой, этак печально пере; глянулись — есть, говорят, деньги, три сотни целых, да вот избенк: совсем валится, то и гляди придавит. По грошику скока лет соби рали, хотели материалу для ремонта купить... Разговор-то этот в« дворе был, только теперь и глянула я на избенку-то, и ужаснулась даже: стоит хоромина кругом в подпорках, как на костылях, и свали лась бы, кажись, давно, да, видно, думает ишо, на какой бок ек упасть сподручнее. А крыша-то дерновая и провисла по матице, кац хребтина у старой лошади... Ну, говорю, извиняйте, свое горе, оно завсегда глаза застит, из-за него чужую беду сразу и не разглядишь*: А хозяева, ви-жу, опять переглянулись, помолчали, потомстарик к говорит: «Возьми, Федора, деньги. Вам оне нужнее. Мы-то уж отжили свое, ежели и придавит, дак не беда, а внучат твоих на ноги поднц. мать надо, пропадут оне без молока...» Время шло. Из поселка Липокурова, от Степаниды Глуховой, которой мы собирались сторговать корову, дошли слухи, что она^ Степанида, ждать больше не может и днями поведет корову на базар Мы же еще не собрали и половины нужных денег. Занималась этим одна бабушка Федора. Мать же, после двух-трех неудачных по пыток совсем отчаялась и потерйла надежду. Мне уже не мерещились найденные кошельки и денежные горшки, а все чаще и явственнее ста ла видеться наступающая зима: косматая от инея, холодная голодная. Я сам решил сходить к соседям. Илья Огнев с женой Паранькой жнли справа от нас, за высоким и плотным дощатым забором. Мы ними никак не общались. И не только мы: Илюху в деревне не лю. бил никто. Его не взяли на фронт из-за хромой ноги, из мужиков он оставался в деревне почти единственным и коьмандовал, издевался над беззащитными бабами да ребятишками как только хотел. Меня он однажды избил кнутадм, когда я пахал на лошади и, голодный смертельно уставший, нечаянно уснул в борозде. Обида долго кипела во мне и жгла меня невыплаканными слезами. И я сладостно мечтал о том времени, когда закончится война и вернутся домой мужики,., и тогда уж берегись, гундосая сволочь, отольются тебе наши си ротские да вдовьи слезы! Я знал, что не один мечтаю о мести и расправе, многим он насо лил. Но вот кончилась война, вернулся кое-кто из мужиков... и ничего не случилось. Слишком у>ц отходчив сердцем русский человек. И он, Илюха Огнев, живет по-прежнему — как сыр в масле катается. С же ной Паранькой они в войну за кусок хлеба повыменяли у односель чан все, что могли. Паранька.не брезговала даже древними стару шечьими нарядами, которые те свято берегли про свой смертный час, И вот опять, как в те военные страшные годы, я вынужден идти к Илюхе Огневу на поклон. Вынужден просить, унижаться. С такими горькими мыслями и постучал я к соседям в дверь Они, как ни странно для нашей деревни, и днем сидели на запоре. От-