Сибирские огни, 1984, № 7

ству. Как прлжмет в правом подреберье — он сейчас в магазин, бутылку вина и выпьет почти залпом. Нанесет удар,^ как са.м он называл. К чести Иванова сказать, он никому свой метод не навя­ зывал. Мне, мол, помогает, а вы глядите сами. Пейте водку, если вам полезнее. А я уж сухое буду. И пил. Его даже продавщицы заприметили и прозвище дали: «Сухое Вино». Бывало, он только через порог, а какая-нибудь краса- вица уже кричит своей подружке; «Маруся! Твой Сухое Вино пришел!» Но это раньше было, до того, как винные отделы в особые поме­ щения переселили. Теперь-то, в этих закутках, посетителей уже не различают. Одно только мелькание рук через «бойницы». Туда — деньги, обратно — бутылки: мельк-мельк! Конвейер, одним словом. Да... Так вот с этого разделения все и началось. Раньше Иванов алкашей разных как-то не замечал. Д а они и сами старались в тени держаться. Ну, представьте: стоит очередь — мамаши, бабушки, под­ ростки. Кто за .манной крупой, кто за подсолнечным маслом. А где- нибудь там, пятым-шестым, жмется товарищ за бутылочкой. И уж он, когда приблизится к продавщице, то не орет громко: «Водку!», или там — «Вермут!» Он хриплым шепотом, иносказательно просит; «За пять тридцать». Или: «За рупь шестьдесят». В общем, была какая-то рассосредоточенность. И мало-мальская культура. Ну, а когда эти лепрозории выгородили, туда всякая рвань и поперла. И теперь там — кто бы ни зашел, хоть и приличный чело­ век,— всякий считается свой брат, кирюха. С Иваном Ивановичем, в частности, такие вещи стали происхо­ дить. Только он протиснется в магазин, как сразу подкатывает к нему какой-нибудь неумытый тип и просит: «Мужик, добавь пятнадцать копеек». Иван Иванович глаза в сторону отвернет, а на него сзади перегаром дышат: «Земеля, тринадцать копеек не найдется!» Причем не старички жалкие — рваные, штопаные, с печеными ли­ цами просят. Эти как раз стоят с покорным видом, пересчитывают трясущимися руками свои пятаки. И по рукам тчх, хотя и дрожащим, видно: поработали люди на своем веку, повкалывали, знают копеечке цену. Это сейчас они, по разным причинам, охромели душой, тихо доживают, точнее — допивают оставшиеся пенсионные денечки. У одного такого дедуси раз четыре копейки не хватило на «Яб­ лочное», так надо было слышать, как он продавщицу умолял. — Дочка, я принесу. Поверь, а! Ну, хочешь, я помолюсь? Вот я молюсь — гляди. Ты меня запомни — по очкам. Я принесу. Завтра же. Истинный бог, принесу. А продавщица, гладкая деваха, все его наставляла: — Я завтра не работаю — занесешь Люсе. Скажешь ей: Люся, вот я принес, Клаве задолжал. Если Люся не выйдет, ее Марфа Сер­ геевна должна подменить. Скажешь: Марфа Сергеевна, вот я при­ нес — Клаве задолжал. Старичок чуть не прослезился от благодарности. И ведь ни у кого не «стрельнул» без отдачи, хотя ему-то наверняка дали бы. Нет, он у продавщицы кредита попросил. «Стреляли» же, в основном, молодые нахальные мор'дохваты, оплывшие с похмелья. Здоровенные лбы. И неплохо одетые, надо сказать. Некоторые даже в заграничных джинсах с барахолки. При­ чем не скрывали, на что просят. Прямо так и говорили: «Дай... на бу­ тылку не хватает». Иван Иванович иногда давал. Иногда, пересилив себя, глухо отвечал: «Нету». Но это слово ему. трудно давалось. Как скажешь «нету», когда тебе только вот семьдесят пять копеек сдачи отсыпали, и ты их еще в кулаке держишь. А этот паразит бессовестный стоит ря­ дом и насмешливо смотрит на твой кулак. Маялся-маялся Иван Иванович, а потом изобрел способ, как отшивать «стрелков». Случайно изобрел — у него в этот день почему- то* игривое настроение было. Печень не пошаливала, да и зашел-то он