Сибирские огни, 1984, № 7

иы прогресса, наступающего на природу, или, наоборот,— зеленый экран, заслоняю­ щий природу от щупальцев прогресса? По­ лигон, где тренируется угрюмая собствен­ ность, или лаборатория по восстановле­ нию утраченной любви к земле?» Герой на каждом шагу попадает в сфе. ру действия сложных, противоречивых об­ щественных сил и тенденций. Сразу он стадкивается со странным явлением: при- - обретение дачи требует существенных средств, которые, казалось бы, неоткуда взять рядовому служащему со скромной зарплатой; тем не менее дачу имеют мно. гие. «Великий экономический парадокс творился с нами и вокруг нас. Простые советские клерки шагали в замшевых пиджаках, в дубленках и американских джинсах. Рядовые инженеры с месячным окладом в сто семьдесят рублей ехали в семитысячных «Жигулях» на двенадца­ титысячные дачи». Явление вроде бы прогрессивное: идет процесс демократиче­ ского выравнивания растущего уровня жизни советских людей. Но как, какими путями? И тут вырастает целая сфера жизни, до сих пор незнакомая герою: сфера «ле­ вых», дополнительных заработков —«ша­ башки», столь ярко описанной в одноимен- гйой главе. В центре этой главы — сту­ дент, «замечательный молодой человек» Сережа, который представляет собою «тип человека, зарождающегося на пере­ хлесте двух ипостасей нашего суматош­ ного века: на перехлесте энергичного н предприимчивого технического прогресса с ненасытным вещизмом». В описании Сережиной деятельности восхищение смешивается с недоумением и тревогой. И цель вроде бы достигнута: подряд выполнен, получены деньги для уплаты долга за дачу. Но на душе — смутно. «Деньги не радовали —.вот в чем дело. Не вызывали уважения к себе, не манили, не дразнили. Они ничего не олицетворяли, а главное: не будили воспо­ минаний об усталости, о работе. И вооб­ ще это были не деньги. Не те то есть ' деньги, которые я привык получать всю жизнь, которые измеряли мой вес и спо­ собности, вселяли в меня уверенность и достоинство». Характерная для Самохина позиция, которую мы наблюдали и в его сатире: в новой, стремительно меняющейся об­ становке он «на страже», тщательно све­ ряя зигзаги общественного движения с нравственными и правовыми нормами, рожденными социализмом: равенство, честность, жизнь и оплата по труду... Казалось бы, главное на даче — это чувство собственности; понятие «моего». Но это чувство к герою почему-то не при­ ходит. Приходит зато совсем другое, не­ предвиденное. Прежде всего — ощущение конкретности людских отношений. В горо­ де они обезличивались; не только в одном доме, но даж е в одном подъезде соседи ничего не знали друг о друге и различа­ лись разве что по собакам и их кличкам; со стыдом герой признается, что долго был для соседей «Бобиковым». Иное де­ л о - д а ч а ; там жизнь твоя и каждого у всех на виду, там видно, ,кто хорош и кто плох. Н аружу выступают источники дохо­ дов таинственно зажиточных скромных граждан; вся механика тайных, закулисных общественных отношений выступает на- ружу. Главное же то, что герой чувствует, в нем «начинает вызревать какое-то дере­ венское, общинное чувство нашего». Ког­ да-то Маяковский гордо во всеуслышание заявил об этом рожденном социализмом коллективистском чувстве, распространен­ ном на все окружающее: «Улица — моя. Дома — мои.» Опыт показал, что на деле ощутить это чувство в. городском мура­ вейнике не так-то просто. Понятнее и обы­ деннее то, о чем пишет герой; «Раньше я знал: квартира — моя, а лестничная пло­ щадка ничейная. ...И уж совсем я не мог вообразить, как ни напрягался, что мои — трансформаторная будка во дворе с не­ любезной надписью «Не влезай — убьет!», универсам, расположенный напротив, за­ вод «Тяжстанкогидропресс» и проходящая рядом с домом Транссибирская магист­ раль». Это легче понять умом, чем ощу­ тить непосредственно. И тут возникает очередной парадокс: став «собственником дачи», герой начина­ ет чувствовать, как болит у него душа не только за свой участок, но за весь кооператив, как наглядно, ощутимо свя­ зываются его заботы и интересы с инте­ ресами других людей, других членов об­ щества, И особенно видно это общее, коллективное в переживании судьбы об­ ской протоки, на которой стоит поселок. Она, оказывается, уже давно «ничья» для специальных ведомств, для «Гипро- речтранса». ее уже давно сбросили со счетов, вычеркнули из всех планов, но дачники не желают мириться с этим, бо­ рются за жизнь протоки, охраняют, чис­ тят ее — и тем самым незаметно для себя совершают чрезвычайно важное деяние: охраняют, спасают непосредственно при. летающий к ним кусочек великого об­ щественного богатства — живой природы. «В обшем мы лелеем свою протоку, а она в благодарность воспитывает нас. Ма­ ленькая, ненадежная, задыхающаяся, она напоминает о бренности всего сущего на земле. Она воспитывает получше призы­ вов и увещеваний — не загрязнять, не вы­ рубать, не вытаптывать — получше устра­ шающей статистики...» Статистика — на бумаге, а протока — рядом, и гибель ее — не абстрактное допущение, а совершенно реальное, ощутимое: если ты не помо. жешь, твоя протока погибнет... И упорная врйжда нз-за протоки между дачниками: и соседними владельцами мотоциклов, эти­ ми «вандалами», совершающими опусто. шительные набеги, оказывается не кон­ фликтом «собственников» и «пролетари­ ев», как это засело в трафаретах поверх­ ностного сознания, но столкновением раз­ рушительного стихийного «ничье» с хо. зяйским «наше». В скромных «заметках дачника» Н. Са­ мохин проявил себя и как наблюдатель­ ный художник, и как серьезный мысли­ тель-социолог. Впрочем, ни то, ни другое, как мы убедились, не является принци­ пиально новым в его работе, оба эти ка­ чества писателя сполна выявляются и в юмористике.