Сибирские огни, 1984, № 7

— До сегодняшнего вечера,— резко говорит Елена,— вы не нужны были контр- р а зв е д к е ,- Она идет к двери. .г Т поздно уже! — пытается остановить ее А н то н ,- Ты можешь ночевать у бабушки Лоскутниковои,— Ему неловко, что они— здоровые мужики — остаются у самовара, а она, девчонка, уходит в черную ночь. — Спасибо! — отказывается Елена.— У меня сегодня еще дела есть. Когда она выходит за калитку, дома и деревья уже слились в черные тени, толь­ ко небо слабо светится, звезды еще не разгорелись в полную мощь. Какой счастливый вечер выдался сегодня у Елены! Не обманула ее интуиция) и Антон надежный, и дружок его — хороший парень. Все больше народу собирается вокруг подпольной организации: из таежных сел и далеких заимок приходят опытные подпольщики, которые скрывались после июль­ ской забастовки. И молодежь включается в работу. Скоро можно будет браться за главное дело. Если они здесь, в Черемхово, сумеют поднять восстание против Колча­ ка — это будет самой большой помощью Красной Армии. Секретарь подпольного комитета Зеленая жестяная лампа коптит. Игнат Семенович подкручивает фитиль, тогда свет тускнеет совсем, он опять удлиняет его: черная копоть лижет стекло. Дуня, да что это с лампой? — сердито говорит Игнат Семенович, отодвигая иркутские «Губернские ведомости». — Керосин, наверное, выгорел. Сейчас я,— откликается Евдокия Филипповна, торопливо закрепляя и откусывая нитку от рубашки, к которой пришивала пуговицу. — На донышке осталось,— Евдокия Филипповна уносит лампу за печку, налива­ ет там керосину, протирает бумагой стекло. — Теперь читай! — насмешливо говорит, возвращая лампу на стол. — Д а что читать-то? Колчаковское вранье? — Игнат Семенович сердито отодви­ гает газету. Они оба прислушиваются к шагам за тонкой дверью, но шаги удаляются. — Смотри, совсем темно...— обеспокоенно говорит Евдокия Филипповна, снова принимаясь за шитье.— Все-таки странно, что Иркутск прислал такую молоденькую.,. — Молоденькая, а за один месяц закрутила нас всех! — Не обидели бы ее ночью-то,— опять беспокоится Евдокия Филипповна. Они разговаривают вполголоса, стены, которые разделяют семейный барак на комнаты — тонкие, если ребенок плачет на одном конце барака ^ слышно во всех комнатах. Евдокия Филипповна оштукатурила перегородки, двери обила войлоком, стало надежнее, но уж привыкли к осторожности. Раньше жили недалеко от станции, но после июльской забастовки Игната Семеновича Пестуна — бывшего царского ка­ торжника, уволили с Щелкуновского завода, он устроился на Андреевский рудник, по­ лучили они с Дуней комнатенку в семейном бараке. Царь его отправил на каторгу в 1908 году за то, что он ранил городового, февральская революция освободила, а колчаковцы опять считают опасным. Когда Пестуны перебрались в барак, Дуня сказала: — А здесь веселее жить! И сам Игнат Семенович здесь чувствует себя лучше, сколько лет прошло,как он пятнадцать суток отсидел в камере смертника Шлиссельбургской крепости, но одино­ чества до сих пор не переносит. Расстрел ему заменили двадцатью годами каторги. Игнат Семенович встает из-за стола, делает несколько шагов к двери и обратно — в их комнате сильно-то не расшатаешься. — Ты говоришь — молодая. Она уж е в колчаковской контрразведке побывала. Сумела убежать. Ее товарищи отправили из Новониколаевска, чтобы спасти, да в Ир­ кутске опять чуть провокатор не выдал. Говорят, сама попросила — в Черемхово... Евдокия Филипповна отложила шитье. Она слушала мужа, а глаза смотрели за темное окно, до половины закрытое шторками. Где-то там идет сейчас Елена одна. — Далеко ли от Иркутска,— вздыхает Евдокия Ф и липповн а,-Е е и здесь могут выследить. И только успела это сказать, раздался осторожный стук в дверь: шагов они и не услышали.