Сибирские огни, 1984, № 6

вельевичу Румянцеву, а Румянцев, ты ведь знаешь, какой он у нас просмешник, потешаться стал над своим шофером, «лыцарем» его назвал. А что вышло-то, хочешь узнать? — Давай, посмеши... Ну, значит, катит Теус из Парамоновки порожняком. По пути попросилась с ним дамочка, краличка. Я, говорит, еду в командиров­ ку в Кудрине по медицинской части, а повидать там мне заодно еще человека надо. И называет Утюжного... Ну, едут, катят, и в одном месте в болоте застряли... Зима, мороз... Теус вперед дернет машину, назад подаст, а машина все глубже ведущим мостом садится... Ну, да­ мочка эта будто и говорит: эх, мол, перевелись рыцари! Раньше, в давние-то еще времена, когда женщине надо было вперед пройти, а на пути грязь или топь встречалась, то мужчины шубы енотовые с плеча снимали и под ноги кидали ей! Освальдыч, значит, покраснел при этом, попыхтел и говорит: рыцари и теперь не перевелись, только шуб енотовых у них не стало! Вот у меня, мол, старый тулупчиик, можно попробовать подстелить его под колеса, авось зацепит и выкарабкаем­ ся... И снял кожушок и кинул его под колеса... Затянуло в болото шу­ бенку, замызгало и, пока Теус слеги ходил вырубать; настил добрый делал, ее и в>морозило... Когда выехали, наконец, Освальдыч вернулся и топором' шубу-то изо льда вырубал. А дамочка так хохочет, укаты­ вается! Всю дорогу до Кудрина и прохохотала._ Вот с ней потом ез­ дил Утюжный, куда-то возил ее... природу нашу показывать! — Да черт с имя! — вдруг осердилась Марья.— Меха бы только отдали, не зажилили бы... А Утюжный-то! Вот ведь какой мухомор!.. — Разберутся, мать, разберутся. Наше дело телячье — наелся, на­ пился, и в хлев. Это я к слову, шутя... Главное — работать нам надо. — Опять нынче пойдешь в тайгу басурманить? — Пойду. У меня в этом вся жизнь. — А нутрий заводишь зачем? Клеток наделал, корыт? Сашка этих зверушек привезти обещал... Кто будет за ними ходить? — А ты и будешь! Пока наловчишься, поймешь, там и я, гля­ дишь, подоспею. Как ноги мои устанут через валежины перемахивать, так и я приларюсь к тебе. — Опомнись, Хрисанф,— говорила со вздохом и стоном Марья. — Столько скотины на мне и еще эти... крысы! — Жилы еще не вытянула,— усмехался Хрисанф Мефодьевич,- Вон у тебя образования какие мягкие, сочные! — И Савушкин хлопал Марью по крутому бедру. — Тьфу! — плевалась она, но не шибко уж зло, а как бы даже была и радешенька.— Что смолоду был ты охальник, Хрисанф, то и теперь. Не выбегался по тайге-то авоей! Вот уж и правда: седина в бороду — бес в ребро!. — А где у меня борода! Я чалдон безбородый! Нет, Марья, есть 'и у меня присказка: вертись, крутись и не одряхлеешь! Нам с тобой труд завещан. Ежели так, то сил не надо жалеть. Не-ет, мы сил но пожалеем на добрые дела!. И верно: крутились они каждодневно, вертелись в своих заботах, делах, и была им от этого радость. К концу лета, закончив покос, стал Савушкин собираться в тайгу. И вот уж метет по земле рыжим лисьим хвостом нарымский сен­ тябрь. Хрисанф Мефодьевич выезжал в Парамоновку и только что от­ заседался в зверопромхозе. Говорили о промысловых делах, об угодь­ ях, о планах на предстоящий сезон. Минет три-четыре недели, и уж надо будет основательно забираться в тайгу, в отведенные владения. А они у него по-'прежнему будут те же — на Чузике... В Парамоновке опять стало шумно и оживленно: понагнали ма