Сибирские огни, 1984, № 6
меха-йнзатор. Выл "он йе местный, а переселившийей'с год тому откуда- то из России на постоянное жительство в кудринские пределы И пон равилось тут ему исключительно. Спокойный, улыбчивый переселенец имел два метра росту, силою обделен не был, и сразу же получил проз вище Малыш. Обнаружилась вскоре у Малыша Врожденная страсть к охоте на боровую дичь. В ту осень рогачевские механизаторы убирали хлеба на дальних полях. Пошел дождь, карты спутал) загнал всех в старый барак на бе регу Корги: сидят мужики, лясы точат. А Малыш опоясался па/ронта- шем, закинул за плечи стволы и пошел гонять рябчиков по ту сторону Корги. Управляющий Чуркин тут был и дал Малышу разумный совет: — Берегом речки держись, а то заплутаешь еще. Скоро вечер, и не бо все обложило — темень крадется. — Ладно, Тимофей Иванович, вдоль речки и потяну, — ответил Малыш и с того часа пропал на шесть дней. А случилось обычное, что случается с человеком в незнакомой тай ге. Спугнул Малыш один табунок рябчиков, другой — увлекся за ними. Они перепархивают, таятся в ветвях, неопытному глазу их трудно за метить. Сидит рябчик над головой, а его не видать. От треска сучка сорвется с вершинки — и дальше, дальше. Одного Малыш изловчился и сбил. Азарт и взял его еще пуще. Давай остальных гонять, и до того догонялся, что вот'уже и сумерки опустились, а куда идти к полю — не ведает. Ельник, пихтач кругом, мрак... Все дни он питался ягодой, и она для заблудившегося была благом, спасением. Спал без костра, под корягой, зарос щетиной и вдобавок простыл от сырости леса, болот; от дождя, который зарядил по-нарым- ски надолго. На болоте его и взяли: услышал поисковый вертолет — догадался на чистое, место выйти, чтобы его заметили с воздуха. — Ну, как, поохотился? — спрашивал Малыша участковый, воз главляющий наземную группу поиска.— Измотались изгза тебя вконец. Даже спичек с собой ты не взял — костра развести было нечем! — Простите меня, товарищи, — утирал сладкие слезы Малыш. — Охоту, как страсть, не брошу, но больше один в тайгу не пойду... — Бери меня, я тут все ходы-выходы знаю, — говорил Петровин. Все это припоминал Хрисанф Мефодьевич, лежа в тепле, в мягкой постели, под горячим и мягким боком жены. От сердца у него отлегло: отходчивым был человеком, не унывающим. Хорошо все же дома, и кровать — не нары в зимовье. И Марья еще не утратила способности к ласкам, и он еще сам — первостатейный мужик. Работай, крутись, ешь-пей хорошо — и годы будут нестрашны, и хворь не придет, а придет — так отвяжется. Главное, черт побери, не унывай, не кисни! Найдутся меха. И пусть рука у того отсохнет, кто посягнул*на чужое, нелегким трудом добытое... С тем и уснул, успокоенный, чтобы завтра встретиться с участко вым Петровиным, с друзьями-приятелями, с которыми непременно, в некоторой тайне от Марьи, он пропустит пару стаканов... Настрадаешь ся в этой тайге, намерзнешься, так душа начинает ныть, ждать чего-то. Послабления ждать..................... 5 \ Выпадало в году Хрисанфу Мефодьевичу несколько «куражливых» дней, когда он мог «отвести душу», показать свою, не утраченную еще, молодецкую удаль, чалдонскую бесшабашность, широту и размах, на ка кие способен был смолоду. Да и поныне живет в нем это. Насидевшись в тайге, изголодавшись по слову, он радовался беседе, песни слушал и сам их пел, в рассказы пускался и других просил рассказывать. И тут уж Марья ему до поры не перечила, отпускала «на раскрутку» денька два, но на третий брала вожжи в руки и постепенно, где лаской, где бабьей слезой, а то и суровостью приводила- мужа в состояние прежней 61
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2