Сибирские огни, 1984, № 6
чить там, где плохо лежит. И ловчат, пока не поймают за руку. Вспом. НИЛ Хрисанф Мефодьевич, как один из таких жучков в прошлом году Убил под Тигровкой лосиху в начале июня. Матка ходила с новорож- денным телком, еще совсем слабеньким, с дрожью в узловатых колен- ках. Браконьер телка не тронул: не то жалость душу ему защемила, не то лишнего выстрела делать боялся... Лосенок так и топтался возле убитой матери, тыкался в ее холодное вымя... Увидел ^его тракторист с трелевочного трактора, забрал в кабину, привез домой. Рассказал он, что лосиха уже затухла, вспучилась вся. Лежала она без задней ноги: всего-то и смог унести забредший сюда браконьер... Нашли его скоро неподалеку в пустующем зимовье. Хозяин избушки оставил тут соль, спички, муку, сухари, чай. Прибавить к этому мясо, так можно было бы долго валяться на нарах, что называется, жизнь куражить... На су де браконьер говорил, что убить лосиху его вынудил голод. А к голоду лень привела, нежелание честно себе на хлеб зарабатывать. Нет, урод ливых людишек Савушкин никогда не мог понять... Думай не думай, сиди не сиди, а жизнь заставляет двигаться. Хрисанф Мефодьевич вышел на улицу и стал делать всю ту работу, без которой не обходилось и дня у него: кормил и поил Солового, разговари вал с Пегим (как прежде — с Шарко) и тоже кормил, варил себе ужин и завтрак, потому что с утра пораньше решил в розвальнях ехать в Кудрине, пока след вора еще совсем не простыл. Управившись уже поздно вечером со своим домашним хозяйством, Марья Савушкина закрыла за собой дверь на крючок, чтобы не выхо дить на мороз до утра. Дров и воды натаскала с запасом, наготовила корму на завтра свиньям в двух объемистых баках, согрела чай в элек трическом самоваре и села ужинать. В одиночестве, в бесконечных за ботах, она так уставала за день, что засыпала, едва коснувшись подуш ки. Жлать помощи было ей неоткуда: Муж в тайге, сыновья на отлете, дочь с зятем заходят редко — у самих хозяйство тоже, и служба. И квартиру им дали в дальнем конце села, на шумной улице: дорога от них близко, тракт, машины гудят день и ночь. А Савушкины живут на против кладбища, в тихом местечке. Когда Хрисанф Мефодьевич под гуляет (а такое с ним изредка все-таки происходит), то впадает в шут- •ливый тон и говорит жене: — Вот помрешь ты, Марья, я поплачу и схороню. Удобно-то как! И гроб не тащить, и ходить на могилку к тебе будет близко! Подкатит слеза — пойду прямико'М через огород по картошке, лягу на холм, при паду ухом, а ты мне оттуда что-нибудь скажешь такое ласковое, уте шительное... — Дурень ты, Хрисанф! — весело отзовете^ Марья. — Еще не из вестно, кого из нас первого царапнет косой безносая. — Меня — погодит! На мне еще надо пахать да пахать. — Пахала муха на воле! Лешак болтливый. — Ну, тогда нам с тобой надо по. сотне лет брать, равняться на де да Крымова. Так иногда они перебранивались шутя. Не было дня, чтобы Марья не вспоминала мужа, не желала ему удачной охоты, богатого промысла. О бедах, что могли приключиться с ним, она как-то не думала, верила в его опытность и предосторож ность. Чай Марья любила пить с леденцами: эти конфеты ей доставала дочь Галя — заказывала пилотам во все концы. Сейчас, перекатывая во рту леденец, Марья отпила душистой горячей жидкости, прислуша лась: ей показалось, что снег скрипит под полозьями и родной голос слышится за воротами. Встала, к окну подошла... Точно, его, Хрисан фа, голос! Накинула шаль на плечи, дверь отворила, выскочила в сен- 58
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2