Сибирские огни, 1984, № 6

пламени и столбом поднимался в небо. И только там, в вышине, клу­ бился и таял. — А невод мы утопили тоже. Чужой был невод.— Мотька Ожогин скрипнул зубами.— Ветеринар Чагин поневодить давал. — А кто виноват?! — налетела на брата сестра.— Нахватался от жадности чебаков по самые ноздри. Леший с ним, с чьим-то там неводом! Попили чаю из Кириллова котелка, из Кирилловой кружки, пооб­ сохли, и тунгус, пожелав им добраться удачно до дому, поехал по своим делам на обласке дальше... Мотьке Ожогину, по пьяным рассказам его, часто в Кудрине сни­ лась покойная матушка, Ефросиния Ефимовна. И даже однажды буд­ то являлась она ему во сне и звала за собой. Голос — ее, а руки — сухие, корявые, точно сучья у обгоревшей елки. Глаза— тоже ее: они прожигали насквозь оробевшую Мотькину душу. Вот страх-то где был — до дрожи в коленках, до онемения речи. Да, недобрый грезился ему сон: живого сына покойница-мать в могилу звала! Бежать от нее, бежать... Это же смерть у его изголовья встала со ржавой косой... Ожогин будто видел себя перед ямой, в каком-то сыром и пустом месте. Дул ветер со снегом и мел по.ногам. А в яме была его матушка, такая чужая. Жидкая грязь засосала ее по колено, она тянула к нему сухие, бесплотные руки. Надо было (как Мотьку учили в детстве) творить молитву, но Мотька молитв не знал и в бога не верил, хотя набожной матери никогда в этом не признавался. «Чур меня!» — вспомнил он-во сне подходящее к случаю,— крикнул и побежал... Бежал он махом, как добрый , рысистый конь, но голос матери, Ефросинии Ефимовны, и легкий шелест, будто шуршание бумажных цве­ тов в ветреный день на могильных холмах, настигали его. А он все бежал, бежал, пока какая-то каменная стена не преградила ему дорогу. Но вот под ногами увидел он палку — тяжелую, скользкую, поднял ее, занес над головой призрака и обрушил... Ожогин тут же проснулся от боли в запястье, потому что ударил со сна рукой о головку железной кровати. .— Снится всякая дрянь на новом-то месте!— выдавил он зло сквозь стиснутые зубы.— А все-таки надо тетке сказать и сестре, чтобы блинов напекли, помянули. Сон-то к этому клонит... Мотька тер припухшую руку. Боль унималась медленно. Был ранний час. Спали две его дочери, посапывала миротворица Винадора, божья старушка, разметалась на кровати в углу Лора... Какая все-таки соблазнительная у него сестра! Ее волосы, выкрашенные, рассыпались по подушке. Теперь Лора часто ездила в Парамоновку, сменила про­ стые наряды на модные и заявила однажды братцу, что он — непуте­ вый, пьяница, и она ему, вроде того, не чета. ^ И вообще она метит в город, подальше отсюда. Хватит с нее — нажилась, натерпелась в дре­ мучем лесу, покормила комаров своей кровушкой. Ей тридцать два го­ да, а это не старость для женщины. Вьются пока подле здоровой, ядреной Лоры ухажоры и ухажорики. Одних она привечает, другим поворот дает. Так и надо, так и должно. Брат сестре в таких делах не указчик. Не зря закрепилась за Лорой молва, что от нее-де мужики без ума. Поласкала она, попривечала голубков столько, что иной кра­ ле и во сне не приснится... Мотька Ожогин приподнялся на мягкой постели: нега и лень томи­ ли его сейчас. Руку уже не мозжило. Страшное видение было ему во сне, но вот отлегло, отпустило, и мыслишки его текут медлительно, ясно. На то он и сон. Что с него взять? Матушка Ефросиния Ефимовна о дурном сне говаривала: «Пронеси этот сон мороком». Забыть, из-