Сибирские огни, 1984, № 6

и душе больно. Куда приятней, когда добро-то, природы дар, к рукам прибрано... Сенокосилка мне" в радость большую будет. И с этим по­ корно благодарю. Старик Крымов вышел, бережно притворив за собой дверь. ГЛАВА ПЯТАЯ Понурясь и тяжко вздыхая, Хрисанф Мефодьевич разводил костерок шагах в четырех от убитого лося. Огонь пробежал с треском по бересте, она вспухла от жара, покоробилась и горела с дегтярной копотью. Ды­ мок напоминал о березе, пахнул соком этого дерева, сладко щекотал ноздри. Дым бересты всегда действовал на Хрисанфа Мефодьевича ус­ покоительно. В занявшийся огонь он подбрасывал мелкие хрупкие сучья елки, которые нарубил топором с комля, не валя дерева. Еловые сучья сразу принялись трещать, щелкать мелкими, злыми угольками. Один такой трескучий огонь прилетел ему в щеку, ужалил. Савушкин хватил себя по щеке ладонью, потер саднящее место пальцами и начал, немно­ го озлясь, наваливать на костер трухлявины старых валежин, пеньков. Подымив, потрещав, костер на.брал силу и скоро заиграл живым, ярким пламенем, распространяя вокруг тепло. Хрисанф Мефодьевич достал оселок из кармана охотничьей куртки и начал на нем править , лезвие складного ножа. Давеча, распахивая лосю горло, он попал на кость и притупил лезвие, А привык он работать ножом острым, как бритва... Сохатый, утопив один лемех рогов в снегу по самое ухо, бурым бугром вздымался на белом, с кровавыми пятнами, истоптанном снеж­ ном намете. Поодаль от зверя лежал убитый его копытом Шарко. Па­ давшая крупка с еловых лап не таяла больше на морде лайки. Хрисанф Мефодьевич понял, что Шарко стал застывать: мороз выжал из него уже последние капли тепла. Еще немного, и с собаки трудно будет снять шкуру. А лось, эта огромная масса, остынет не скоро. Чувство горечи за утрату постепенно в Хрисанфе Мефодьевиче ослабевало, комок в горле растапливался, уже можно было свободно дышйть. Жалко, конечно, так жалко Шар,ко! Преданный друг, многолет­ ний, душевный зверь, помощник, каких мало встречается среди его породы. И на тебе! Единственный в жизни промах, доля неосторожности, и жизнь пресеклась. Но охотник слезы не проронит, не распустит себя! Охота — такое дело, что раз на раз не приходится. Когда на большого, сильного зверя руку подымаешь, всяко может судьба повернуть. Или ты одолеешь, или тебя... Шкуру с собаки он решил снять. Соображение это укладывалось в простой и удобный крестьянский смысл: добро пропадать не должно, пригодится на черный день. А Он, черный день, тоже может прийти в любой момент. Придет и тебя не спросит... Дома на чердаке у Савушки- на лежат три собачины. Это будет четвертая. Как раз на пару хороших унтов... Хрисанф Мефодьевич подумал о Мотьке Ожогине, об этом никчем­ ном таком человечишке во всем Кудрине и окрестности, через которого и Шарко-то к нему попал. Мотька и вся его родова были в Кудрине людьми пришлыми. Где-то что-то у них не поладилось, вот они сюда и приехали. Место тихое, ширь, красота — живи и радуйся. Сначала Мотькина тетка сюда припо­ жаловала, Винадора. Ничего себе женщина, в преклонных летах, с ви­ ду добрая, молчаливая. Домик купила в укромненьком месте, ближе к лесочку, чтобы по ягоды и грибы можно было пораньше других ухо­ дить. А год спустя к тетке Винадоре племянник с племянницей прита­ щились с невеликим своим скарбом^