Сибирские огни, 1984, № 6

в нарочитости композиции есть неправда. Отсюда и холодное восприятие, хотя ху­ дожник дает эмоциональную информацию о них. Завершив итоговую картину, Тришин вышел из похмельного мира танца трез­ вым и... никакой идеей не заряженным. В душе ничто не сформировалось. При р аз­ говоре с людьми языком изобразительного искусства, как он уже был подготовлен понимать его, ему нечем было делиться. Тема балета не обогатила значимой фило­ софией душу художника. Хотя в картине «В артистическом фойе» было продемонстрировано незаурядное ма­ стерство живописца, картина эта уже не удовлетворяла и самого художника. Для Тришина и красота должна быть напол­ нена социальным смыслом. А идейный смысл не улавливался. Довольствоваться малым Тришин уже не умел, а большого — не было. Что-то в душе было израсхо­ довано, исчерпано. ...К этой поездке Александр Семенович готовился основательно. Ему хотелось про­ ехать по «Золотому кольцу». Что с собой взять? Чем работать в путевых условиях? Акварелью? Маслом? Темперой? Темпера при работе дает непредвиден­ ный цвет: к работе с ней необходимо при­ выкать. Акварель — легкий, прозрачный материал. На акварель нужно настроить себя, а легкости не было. Маслом привычнее. В этом материале он чувствует себя увереннее. Приготовил картон, кисти, этюдник. Как поработается в этой поездке? С чем он вернется? Как практически все ор­ ганизовать? Один товарищ из Союза был на Севе­ ре. Привез «видочки». Но не привез «С е­ вера». О впечатлениях, возникших там, в этой поездке, Тришин рассказывает так: — Еду по «Золотому кольцу». Старина. Церкви, соборы. Купола позолоченные. История. Все это в альбомах видал. И вдруг город Галич. Старый русский го­ род, маленький и ни на что до сего време­ ни для меня не похожий. Забытая Русь. Дыра. А для меня этот русский город — другая планета. Оторопь взяла. Во мне какое-то щемящее чувство узнавания. Будто я уже здесь когда-то был. Будто я начался здесь давно, давно. И вышел от­ сюда. Неисчезнувшая старина. Это все на­ стоящее. Не тронуто. А все остальное по «Кольцу» раскрашено. Я остался в Галиче. Пошел к городскому начальству. Устро­ ился в гостинице. Городские власти пред­ ложили колхозников порисовать, передо­ вых людей. «Ладно,— сказал.— Посмот­ рим. Может, порисую». Сначала ходил по окрестностям. Один. Уставший и притихший. Не знаю, что со мной делалось. Ужас. Понимаешь... Ново­ сибирск — огромный, грохочущий город. Работяга. А здесь ничего даже туристы не истоптали. В самых укромных уголках нигде ни одной консервной банки не бро­ шено. Я чувствую какую-то большую встречу: мечта сбылась. Вороны летают над разрушающимся собором. Задворки России. А я не на задворках, а на какой- то главной памяти. Пришло другое напол­ нение души. Я ни о чем не знал, а ведь это здесь мои века прошли. Стоят нетро­ нутые временем. Когда я с ними встретил­ ся! С каким опозданием! Меня разрывала Русь. Извечная сила ее. Хожу и думаю: это буду писать вече­ ром, на закате солнца, это — утром. И не этюды буду писать, а сразу «Вещь»,— не знаю, как определить сейчас то пред­ чувствие. По десятку километров проходил. От­ правлялся часа в четыре до восхода солн­ ца, возвращался после захода. Питался ягодой или молоком в соседних деревнях. Остановился раз у молодой еще ржи. Чистенькая, тихая под солнцем. Я лег в нее и проспал весь день. Потом начал ра­ ботать. В этой поездке Тришин увидел и дру­ гие старые русские города: Углич, Пухло­ му... За двадцать четыре дня сделал он двад­ цать одну живописную работу и тридцать рисунков. Он писал и рисовал палату царевича Дмитрия, торговые ряды в Чухломе, Ры­ бацкую слободу на Галичском озере. Устоявшаяся, неповторимая архитектура XVIII века русских городов, причудливая кирпичная кладка и потемневшие бревна домов, украшенных деревянными узорами, захватили воображение. В соборах виделось художнику не куль­ товое, не религиозное явление, а материа­ лизованная сила души народа. И ему ка­ залось там, что он полнится этой силой и что творческая судьба предопределила ему быть связующим звеном между ста­ рой и новой русской культурой. Светлые соборы рождали серьезные и большие чувства. Он понял, что, если решаешься разговаривать с людьми своим искусст­ вом, нельзя мельчить. И художник, если он настоящий художник, должен всегда быть достойным величия чувств своего народа. И в «Поярковых звонах» видится ему «состояние» тревоги и радости навсегда разлившегося в истории народного духа. — «Церковь Василия Великого», «Храм архангела Михаила», Собор «Преображе­ ние», «Вечер в Галиче». Пишу и не остав­ ляет мысль: а ведь эти разрушающиеся наши соборы — это не просто соборы. Это... над Великой историей нашей пти­ цы тревогу орут... «Умирающий хутор». Понимаешь, дерев­ ня разрушается. Исчезает. Избы — дере­ во почерневшее. Окон нет. Жуть. Не могу над этими избами голубое небо писать. Вечером в Галиче небо серое, густое. Его можно не написать, а «сколотить», на­ брать его цвет. И я искал. Делал «пло­ скость». Писал не натуру, а свое чувство. Включалась ли в работу рациональная энергия? В какой-то мере, да. Скажем, стоят вечером земля и храмы как застыв­ шая лава. И лава, и — не совсем. Это сложное чувство. Ум соизмеряет восприя­ тие. Живопись как музыка. Они парал­ лельны в своем потоке. Иногда восприятие их перемешивается. А как, этого не объяс­ нишь... Встреча с русской историе,! а образе