Сибирские огни, 1984, № 6

Куда же девается та творческая энер­ гия, та тревожащая сила таланта, кото­ рая уже заявила себя в годы учебы, в ди­ пломе? Как преломляется повседневность и время в характере, в сердце — ведь оно так чутко улавливало все социальные пе­ ремены? Как соотносится поточное кустар­ ничество с движением всего изобразитель­ ного искусства? Следит ли Александр Тришин в эти годы за ним? Он делает вызов своим коллегам, стои­ чески противостоя многозначительным улыбкам. Он пишет этюды. Пишет бес­ конечное количество маленьких пейзажей, злясь, хулиганя на холсте — ищет свой цвет. Именно в это время, как бы в противо­ вес привычному, заученному колеру в фондовских работах, он на пленэре воз­ буждает в себе активное ощущение цвета. Он идет к нему даже через цветовую чрезмерность, боясь погаснуть. Сопротивляясь бытовым соблазнам, за ­ сасывающей апатии иных друзей, равно­ душию их к творческим побуждениям, Александр Тришин пишет свой автопорт­ рет. Вот на этом портрете и видишь, что он представляет собой в этом мире. На небольшом холсте, без тщательной прописки, энергичными, широкими плос­ костями, холодным цветом вылеплена го­ лова художника в пол-оборота. Вызыва­ ющий, тяжелый взгляд, крепко сжатые зу­ бы. Он весь как бы подался вперед. В ли­ це даже не энергия, а запечатленная тя­ желая сила. Не лицо, а гранитный бу­ лыжник. Тришин не польстил себе в этом авто­ портрете. В жизни красивый, склонный к изменчивому лирическому настроению, он огрубил себя. И все-таки этот чрезмерно заостренный автопортрет его похож. В нем не внешнее подобие, а внутренняя суть ха­ рактера, состояния, настроения. Верится, что Тришин в начале шестидесятых годов был таким. Иначе нечему было бы в нем противостоять апатии, инертности, лени, что внушались ему уставшими коллегами. Сила автопортреьта "Гришина в отражении его всепобеждающей воли к действию. В эти годы крохотные пейзажи Триши- на все чаще и чаще стали появляться на областных выставках. В Новосибирске уже говорили: «цвет Тришина». На своих этюдах он насыщал цвет сне­ га, умел уловить серебристую, подвижную, переливающуюся игру березок на утрен­ нем зимнем солнце. Новосибирский Союз художников, отме­ тив творческую активность Александра Тришина, выделяет ему путевку на твор­ ческие дачи. И там, вместе с другими ху­ дожниками, прибывшими работать с раз­ ных концов Советского Союза, Тришин продолжает писать этюды. Однажды мартовским днем он вышел с натянутым холстом на пленэр. Перед ним стояли молоденькие березки в синей тени, а на свету — розовые блестки на снегу пе­ ред далекой деревней. И над всем этим вдали нежным, еле уловимым цветом — белоствольные березки. Ему уже не трудно было поймать цвет, его захватило состояние нарождения теп­ ла, утра, жизни. И он безотчетно шел за своим чувством. Он не знал, что у него получилось, — просто непривычно устал тогда перед этой захватившей его кар­ тиной. По традиции художники отчитывались за рабочий день, выставляли друг перед другом свои дневные этюды. ,-;5 Посмотрели художники и на «юные бе­ резки» Тришина. — Ты хоть сам-то понимаешь, что на­ писал? Понимаешь ли, что с тобой про­ изошло? «Что произошло?» — недоумевал Алек­ сандр Семенович. И начал внимательно присматриваться к своей работе. И снова весеннее солнце пробилось к нему через сиреневые тени, и снова морозный озноб прихлынул к сердцу как весь этот день при работе. И Тришин с этого этюда уже всегда ло­ вил и оберегал свое чувство при работе, которое, возникнув, должно всегда дер­ жаться. Если его не было, рьезультатом оставалась рядовая учебная работа. Ему уже недостаточно было только поймать и передать цвет, ему нужно было в карти­ нах чувствовать нечто, чему не бывает простого названия: нечто — в «Мартов­ ском вечере», нечто — «Перед сумерками», нечто — «Перед грозой». В 1962 году Тришин получает заказ на большую работу. Его подвигает жажда серьезного дела. У него выработано свое понимание современной живописи. Он дол­ жен бросить вызов мелким заботам и су­ етности. В конце концов, если оглянуться, вокруг люди делают такие значительные дела. И он в своей картине выйдет на крупного человека. Его почти нет на вы­ ставках, А он утвердит сильного человека. Человека-победителя. Что русский человек сломил во время Отечественной войны? Какую силу? Чему противостояли сибиря­ ки под Москвой, Сталинградом, Берлином? Какими стояли они на ступеньках рейх­ стага? И разве ие ворочается эта сила в самом Тришине, побывавшем в этой войне, познавшем госпиталь, перевалив после госпиталя через голодные годы училища? Только в какой роли в .мирные дни по­ казать его, этого значительного человека? И Тришин пишет картину о пожарниках. Отбой. Пожар потухшей. Отбой — пос- ле горячего дела. Люди победившие, в тяжелых, негнущихся робах, в касках, у машины, на изрубцованной массивными скатами земле, стоят мужчины. Мужчины огромной физической силы и сильных ха­ рактеров. Боец слева скинул брезентовую рука­ вицу, трогает подбородок, может быть, обожженный пламенем. Он осознает, что работу сделал достойно и честно. Рядом с ним командир отряда стоит на широко расставленных ногах, держит в руке каску, как папаху после победного боя командующий. Он не волен ни в чем упрекнуть своих бойцов, ни дать им в мгновения отбоя каких-либо новых указа­ ний: все перед трагедией были на равных. У него волевое интеллектуальное лицо. Не таких ли людей воссоздает память Тришина? Они встречались ему на фрон­ товых командных пунктах. Крайний боец массивный, не вмещаю­ щийся в композицию, стоящий в профиль, немолодой, но сохранивший еще немалую