Сибирские огни, 1984, № 6

— Напугал кто-нибудь? — Да вот привязалась... какая-то дура.-г Ольга еле перевела дыхание. — Идем в избу, спрячу на печке. У меня у самой мужик в тюрьме.— Женщина фартуком вытерла мыльную; пену с-рук, видно, стирала, когда увидела в окошко мет­ нувшуюся в калитку Ольгу. И чтобы совсем успокоить ее, назвалась:— Зовут меня Татьяной. Черных мы. У Тани Черных Ольга и переночевала. Вроде бы после этой встречи она должна бояться выходить на улицу. Но сегодня Ольга чувствовала себя смелее, чем обычно, она теперь знает, что в минуту опасности можно найти калитку, где ей протянут руку помощи. А на улицах все больше военных: и чехи с белой и красной ленточками на высо­ ких форменных фуражках, и белополяки в четырехугольных конфедератках, и шотланд­ ские стрелки в клетчатых юбках, с голыми коленками. Не говоря уж про доморощен­ ных карателей, хвастливо носивших белую и зеленую ленточки на рукавах, символи­ зирующие цвет снега и сибирской тайги, хозяевами которой они себя считают. Ольга идет к вокзалу, проходит по Межениновской мимо дома, в бдном из окон которого вставлено сплошное стекло, (^ез переплетов. По стеклу белой краской жирно выведено; «Парикмахерская». А ниже витиеватой прописью; «А. Ф. Ковальчукъ». Много частных лавок, сапожных мастерских, чайных и трактиров появилось в городе. И бывший лесной объездчик Ковальчук — муж Евдокии Борисовны — от­ крыл свое заведение. В широкое окно видно, как невысокий пожилой человек намыливает щеки военному. «Это хорошо, что он в парикмахерской,— думает Ольга.— Спокойно поговорим». Не очень нравится ей муж Евдокии Борисовны: замкнутый, недоброжелательный. Зато сама Евдокия Борисовна — душевный, верный человек. «Дуся»— так ее звал Александр Иосифович Петухов. Большой, казенного типа, дом Ковальчуков на Михайловской улице, как все при­ станционные постройки, выкрашен охрой. Дом в глубине двора, а около калитки высокий тополь. Любят в городе тополя; песок, не всякое дерево приживается, а тополя хорошо растут. Ольга входит в свежеокрашенные сени. Кухонная дверь настежь. У стола, спиной к двери, хозяйка что-то делает. Рядом на табуретке девочка читает всЛух книжку. — Здравствуйте!— Ольга перешагивает порог. Хозяйка быстро поворачивается, в руках сито, на столе горка муки. Молча вглядывается в Ольгу, потом опускает сито, оно тонет в мучной верхушке. Отстраняя ладони, чтобы не запачкать мукой, крепко прижимает Ольгу к себе и так держит, словно боится выпустить из объятий. Наконец, отодвигается, внимательно раз­ глядывает: — Жива? Здорова? Они не виделись с того памятного заседания Совета — 25 мая, накануне чехо­ словацкого мятежа. — Так я и поддамся!— невесело шутит Ольга. Евдокия Борисовна улавливает горечь ее шутки, пододвигает табуретку; — Садись.— И поворачивается к дочери:— Ты, Анечка, поиграй за воротами, возле тополя. Если чужой будет подходить, сразу же сюда.— Девочка, молча кивнув, убегает на улицу.— Старшая — в гимназии,' а мальчишки где-то летают... Я вот удив­ ляюсь, Гутя... — Какая же я Гутя? Я Ольга давно уже... — Понимаю,— глубоко посаженные, чуть затененные васильковые глаза Евдо­ кии Борисовны сейчас кажутся совсем темными.— Вот что дивно, Оля, после каждого провала люди вроде упорнее становятся. Я раньше не знала Кеппов. А после расстре- ла — про них, счивай, весь город говорит... И наверное, многие думают: пособи я. может, они живы бы остались... Щедрая сердечность этой женщины пробивается, как родник, через все заботы и горе. Ольга не раз видела, как самозабвенно возится она с детьми: устраивает ли «постановки», в которых дети артисты, она сама — всегда восторженны^ зритель, справляет ли чьи-то именины. А в марте семнадцатого, когда дошло известие о цар­ ском отречении, Ольга видела Евдокию Борисовну в колонне железнодорожников. Стройная, молодая, веселая, с красным флагом в руках! Пока лепили вареники — и договорились обо всем. Евдокия Борисовна, заверты-