Сибирские огни, 1984, № 6

По хлипкому деревянному мостику перешли через Каменку. — Садись! — раздалась громкая команда на крутом подъеме, поросшем молоды­ ми березками. И в предрассветной тишине короткие — в упор выстрелы. Стреляли в сидящих, связанных. Кто-то покатился по склону, пытаясь укрыться за березками. Тогда в них бросили гранаты. Все это слышали обитатели б&раков на правом берегу Каменки. Раненых зверски добивали. И даже над мертвыми издевались: рубили шашками,. кололи штыками... ...На заседании горкома партии Августа вела протокол. Прямо на протокол ей положили записку. Она развернула ее и прочитала: «Если бы у Советской республики было побольше таких девчонок, как ты!>, она подняла глаза и встретилась с веселым взглядом Федора, он сидел в президиуме. И вот все... Больше никогда... Нет его... . Как-то она спросила: — Почему все-таки Петухова зовут «Ортодоксом». Обидное же прозвище... — Его зовут любя,— ответил Федор.—гКогда другие сомневались, когда теряли уверенность. Ортодокс остквался твердым. Его умению убеждать мы все завидуем. Нет теперь ни Федора, ни Ортодокса... Непоправимо... — Надо действовать! — говорит она пожилому железнодорожнику, который рас­ сказал ей о гибели товарищей.— Немедленно! Железнодорожник достает из черного кисета щепотку махорки, завертывает ее, как в пеленку, в бумажку, средний палец на левой руке не разгибается, видно, зашиб когда-то. И, прикурив цигарку, отвечает: — Ничего мы сейчас не сделаем. Вот когда выпустят нас. Тогда уж дадим по зубам кому следует. — Да когда же выпустят? Нельзя же просто сидеть и ждать. Они в это время убивают...— Голос Августы задрожал, горло перехватило, и она никак не могла вздох­ нуть. — А плакать негоже, дочка,— железнодорожьчик поднял на нее строгие глаза. — Я не плачу,— наконец-то справилась с дыханием Августа.— Но поймите, просто ждать тоже нельзя. Они поверят, что мы сдались. Понимаете? — Да это конечно. Под лежачий камень и вода не течет,— соглашается Железно­ дорожник.— Но что тут сделаешь? На следующий день Арестный дом в знак протеста объявил голодовку. ПЕРВАЯ ПОБЕДА Дверь с грохотом закрылась, и Августа, скользя спиной по кирпичной стене, опустилась на пол: после трех дней голодовки ноги плохо держали. Тюремщики испугались их голодовки; разогнали по разным тюрьмам. Августу при­ везли в военный городок, на гауптвахту. Она подняла голову, обвела взглядом камеру и... почти обрадовалась: Матрена Васильевна Пуляшкина! Вот кто скажет, что надо делать, как бороться. Августа хотела встать с пола, но высокая грузная женщина уже подошла к ней. Смотрела на нее испуганно, наклонилась, зашептала: — Они же тебя расстреляли! Я сама слышала твой крик... Прислонись, при­ слонись ухом к стене... Слышишь? — Ничего не слышу, за стеной тихо. Что с вами, Матрена Васильевна? — Смеются, слышишь? Это они над нами смеются... Потому что. мы опоздали... «Что они с ней сделали?» — вглядывалась Августа в лицо, на котором недавно каждая черта говорила о решительности, твердом характере. «Гроза буржуазии» — так ее, члена революционного трибунала, называли това­ рищи. И вот те же черты, а взгляд растерянный, губы рпущены, большие рабочие руки шарят по стене, по топчану, по, худеньким плечам Августы... Мрачная, темная камера, углы обросли паутиной, и женщина, как в бреду, слушающая толстые стены... Нет, Пуляшкина не скажет, что надо делать. Когда принесли обед и Августа набросилась на баланду из требушины — после голодовки-то! — Пуляшкина с ужасом смотрела на нее: — Это нельзя есть.,. Знаешь, из чего они варят? в Сибирски* огяи № в