Сибирские огни, 1984, № 6

нашими спинами предатели стряпали эти самые списки для арестов. Ну, только бы вырваться отсюда...— Федор с тоской смотрел на толпу. — Сразу все — в окна, в двери! Они же не ждут этого— вырвемся! — Нет, так не выйдет, перестреляют,— отверг ее план Федор,— Городской корпус забит солдатами. Пойдем к нашим: Там Горбань и Клеппер. И Горбань?— в ужасе повторяет Августа. Горбань — бесстрашный председа­ тель Новониколаевского ЧК. Августа прошла следом к узким высоким стенам. Наклонившись над подоконни­ ком бритой головой, руководитель уездных профсоюзов Адольф Клеппер что-то писал. Федор Горбань стоял рядом, могучими плечами загораживая его от непрошеных взглядов. — В профсоюзы пишет,— кивнул Горбань Серебренникову и Августе,— Надеется, что бюро профсоюзов уцелело... И так непривычно было выражение неуверенности на грубоватом мужественном лице Горбаня, что Августа, кажется, только теперь поняла, как серьезно все, что случилось сегодняшней ночью. Клеппер писал, что необходимо бороться за немедленное освобождение аресто­ ванных, за восстановление Советов... На следующее утро Серебренникова, Горбаня, Клеппера и еще семерых увели из городской управы. Августу не включили в эту группу, посчитали, видно, незначи­ тельной фигурой. Не смей трусить! Это сейчас очень важно. Мы еще увидимся,— сказал ей на прощанье Федор Серебренников. Разве Можно было подумать, что они прощаются навсегда? День тянулся бесконечно. Она пыталась успокаивать себя: может быть, Горбаня, Серебренникова и всех, кого увели, уже освободили. Вот-вот откроется дверь, войдет Федор и крикнет: «Товарищи! Мятеж подавлен. Вы свободны!». Но в узких, высоких окнах зеленовато-синее небо гасло, подергивалось пеплом. Арестованные замолкали, размещались на полу. Августа выбрала себе место недале­ ко от двери, прислонилась к стене, закрыла глаза... Разбудил ее громкий голос — принесли передачи от родных. «А мои даже не знают, где я»,— подумала Августа и тут же услышала; — Бердникова! Ну, Бердникова! Кто есть? Это же ее звали. Чешский солдат отдал мешочек, а в нем мамины шанежки с творогом, вязаная кофточка и полуботинки. Августа обулась, принялась натягивать кофточку, рукава ее почему-то были загнуты чуть не до локтя. Она стала расправ­ лять их и за обшлагом нащупала листок. Спряталась в толпе, развернула его. Листок отпечатан в типографии. Быстро пробежала глазами и легко, обрадованно передох­ нула: это был, по существу, ответ на записку Клеппера, переданную на волю. Значит, не всех арестовали. Августа протиснулась к столу, который остался от прежней канцелярип, взо­ бралась на него: — Товарищи! — крикнула Августа и помахала над головой листком ,- Вчера состоялась конференция профсоюзов! — И почувствовала, как притихли все, С недо­ верием глядя на нее.— Послушайте, какую резолюцию приняли рабочие: «Первое. Переворот, произведенный при деятельном участии и вследствие происков буржуазии, опирающейся на иностранные штыки, считать контрреволюционным выступлением, грозящим завоеваниям революции. Второе...» Широко распахнулась дверь, ворвались чехи. Они пробирались к ее столу, и среди них Августа увидела высокого русского, с густой шапкой волос. Она его зна­ ла, он выступал с пылкими речами. А сейчас вместе с чехословаками расшвыривал арестованных. Августа смяла листок, сунула его за обшлаг, ее сдернул со стола кто- то из арестованных, она все-таки успела крикнуть: «Предатель! Мерзавец!»,— арестованные отпихнули ее к другой стене, загоро­ дили спинами. Потом, в годы подполья, она встречала изменников много. И поняла; самый страшный враг — провокатор, и самое страшное преступление — предательство. К вечеру этого дня в городскую управу втолкнули Веру. Августа пробилась к ней, отняла за плечи: — И тебя?1 Даже детей хватают!