Сибирские огни, 1984, № 6
Да, тяжкий крест выпал на ее долю... И ни жалоб, ни слез, ни вздо хов... Веселые речи, .живые, нескованные движения... Теща быстро собрала на стол, сели обедать. Зять начал было расспрашивать тестя о минувшей войне, о боях, в каких тот .участво вал. А тесть его, человек с изможденным лицом, худой, весь такой скелетистый, улыбнулся гОрько, свесил голову и сказал: — Не спрашивай меня, сынок, об этом. Не спрашивай, если не хочешь, чтобы, сегодня у меня на глазах заблестели слезы... Нервы потрепаны, порваны. Да и как им крепкими быть, если, представь, мне в полевых условиях четыре раза ампутацию делали. Отпилят — ган грена. И опять пилят, пока не спасли от смерти... Видишь вон, как ноги укоротили-то? А я ведь до войны пахарем был, землю люблю... Катя потом наедине говорила мужу: — На слезы я слабая. Увидела раз, как отец весной протянул с кровати руку к цветочному горшку, взял комочки земли, размял на ладони и нюхает. Потом отвернулся к стене и долго молча лежал. А у меня от увиденного всю душу сжало! И наревелась же я тогда... — Вы в Павлодар из деревни приехали? — спросил Николай жену. — Да. Отцу дали квартиру, как инвалиду войны. В деревне печь надо топить, дрова, воду носить. Мать там совсем из сил выбилась, еле ноги носила.— Катя провела рукой по волосам мужа, сказала с улыбкой: — Я за тебя знаешь почему замуж пошла? Чтобы в городе жить! —^ Шутишь? — Конечно! ‘ — А то я могу тебя в Омске оставить, а сам на село поеду. — И я ! Куда иголка, туда и нитка. В село так в село! И далекое Кудрино позже тоже не испугало их. Тогда уже много писалось и говорилось о тамошних месторожде ниях. Значит, придет когда-нибудь и туда большая — с размахом — жизнь. Вот такой она и бывала — стойкой, непокорной, когда от нее жизнь этого требовала. На работе ли, дома Катя не менялась, оста ваясь сама собой, не льстила, ни под кого не подлаживалась. Мало кто мог бы так справляться с диспетчерской должностью, как справ лялась она. Управляющие .на отделениях, и Чуркин в том числе, этот Фермер, побаивались ее, без обиды называли то «следойателем», то «прокурором». К вечеру у Кати все графы заполнены, цифры об считаны — можно докладывать и в райком, и в райисполком, да хоть в само министерство. Начинала она обычно с Тимофея Ивановича Чуркина. Дела у него — лучше всех по совхозу, а когда с приятного день начинаешь, потом легче до самого вечера дышится. Но бывало, и Чуркин ее огорчал. Труднее всего было Кате соединиться с Тигровкой, с управля ющим Милютой: оттуда сводку передавали по рации. Помехи быва ли такие, что уши от треска закладывало. Прибежит Катя домой с работы, сядет за стол, а голову ей забивает собственный голос: «Алло! Алло!» Зажмет она виски ладонйми, наклонит лицо и сидит так, точно в оцепенении... Все сведения по совхозу, добрые и дурные, пропускала она через чуткое свое сердце. То застрянет машина с зерном, то остановятся комбайны — не могут перебраться через ложок на новое поле. То чья-нибудь бригада «горит» с заготовкой кормов, то на ферме 'па деж., А у кого-то возросли привесы молодняка — это приятно, это радует. И рождение, и смерть — все волновало ее, находило в душе отзвук... — Катя, голубушка,— просил чей-нибудь женский голос,— Ре беночек заболел, температура высокая... Узнай, может, какая маши на попутная будет к нам?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2