Сибирские огни, 1984, № 6
трибуне, за которой стоял Александр Петухов, с угрозой сказал: «Смеется-тот, кто смеется последним!» Зал возмущенно зашумел, и помощники белогвардейцев заторопились уйти. После Петухова на трибуну поднялся молодой человек с ¾е^кими светлымиво лосами, зачесанными назад. — Товарищи! — крикнул он.— Не позволим никому срывать нашу работу. Вы сегодня уже слышали, как самоотверженно трудятся железнодорожники, стараясь без задержек отправлять эшелоны с хлебом для голодающих рабочих и крестьян России. Как берегут каждый фунт зерна мукомолы. Прошло только шесть месяцев, как мы взяли власть в свои руки! Да еще в эти шесть месяцев враги пролетариата — купцы и промышленники — как могли мешали нам. Но мы сломили их саботаж! Мы забрали у них два миллиона рублей на нужды уезда! Взрывом аплодисментов встретил зал эти слова комиссара продовольствия Но- аониколаевского Совета Федора Серебренникова. Августа хлопает, кажется, громче всех. Она помнит ночь, когда вместе с продот рядом Серебренникова участвовала в конфискации муки у спекулянтов. Помнит дом у сенного базара, темную кладовку и как сверкнул топор в руке старика. Топор ус пели перехватить... Сколько голодных теперь можно накор.мить,— задумчиво говорит сидящая рядом Евдокия Борисовна Ковальчук.— Когда я вижу голодных детей, готова у своих последний кусок забрать. Накормить детей — такое счастье, Гутя! Ты еще мо лодая, не понимаешь. Товарищи!— заканчивает Серебренников.— Все свои силы, знания, а если потребуется, то и жнзнь, отдадим за дело пролетариата! И сразу же глуховатый, но сильный женский голос, в первом ряду запевает: Вставай, проклятьем заклей.менный.... Зал поднимается и громко подхватывает: Весь мир голодных и рабов... Когда смолкли последние слова «Интернационала» и все пошли к выходу, Авгу сту окликнул Федор Серебренников: , . — Гутя! Как у тебя дела? — Он спрыгнул со сцены, крепко ползал р^тсу ей и Евдокии Борисовне. — Мы только что говорили, какие вы молодцы! — сообщает Евдокия Борисовна и поворачивается к Гуте.— Я пойду, мои ребятишки, наверное, еще не ложились. Всегда меня дожидаются! — Устаешь? — спрашивает Федор, когда они попрощались с Ковальчук. — Ну, что ты! Я могу в два раза больше работать! — Голубые глаза девушки весело блестят.— Только бы завтрашний День просвещения прошел интересно. Знаешь, сколько намечено; и физкультурный парад, и народное гулянье, и концерт самодея тельности! Ведь это •не простой праздник, он покажет нашу общую революционную сознательность.— Августа с удовольствием произносит эти торжественные слова. — И тебе надо везде успеть? — улыбается Федор. — Хорошо бы, конечно, везде! — Августа смеется вместе с Федором. Всякий раз, когда она разговаривает с Федором Серебренниковым, в ее сознании оживает тот вечер конца октября прошлого, 1917 года, когда, ее принимали в партию. Она подала заявление по настойчивому совету Серебренникова, ей все казалось, что она еще ничем не заслужила права быть членом партии большевиков. Собрание было знаменательное, на нем зачитали телеграммы о том, что сверши лась Октябрьская революция, Временное правительство свергнуто, всю власть взяли п свои руки рабочие и крестьяне. Председатель прочитал ее заявление и спросил: — Кто рекомендует Августу Бердникову? Поднялся Серебренников. По его заданию она собирала одежду для детских до мов, ходила в партийные организации с поручениями. В конце лета семнадцатого года комитет партии поручил Августе — хорошо грамотная и политически подкованная — вести агитацию против Временного правительства. ...Избушки железнодорожников лепились по берегу Оби. Многие срублены из прнплавленных бревен, лодки и плотики из двух-трех сосновых стволов покачивались на воде чуть не у самых порогов. Проводники, машинисты, стрелочники жили в этих
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2