Сибирские огни, 1984, № 6

еледьн нелепых притязаний, следы бессмысленной войны. Жестоко вывернутый е корнем пирамидальный тополек — безмолвным и прямым укором у самой водной кромки пег. И запоздалые ладони скользят прозрачно по нему,— уж не раскаянье ли гонит такую нежную волну!.. СТРАННОЕ ЧУВСТВО Моим двоюродным сестрам — Александре Сергеевне и Нине Сергеевне В день солнечный раннего лета, а может быть, поздней весны, как будто с того незнакомого света, отеьл возвратился с войны. Как трудно годами мы ждали, но нерв ожидаьшя не глох. А чае наступил,— почтари опоздали,— и встреча застала врасплох. Волной всеохватного света низвергнулся радости вал. Лишь,— помню,— хотелось уверовать в ВТО,, чтоб праздник, как сон, не пропал. Ведь как ни восторженна встреча,— В ней большая крылась корысть: тот праздник еулип, был обжзан стать вечным, как мир, и победа, к жизнь. Когда уяснила: не снится, подвоха ничто не таит,— я, кажется, в счастье могла когда бы. не сестры мои. б раство­ риться. Вот этого дня с ними вместе мы ждали, как манны е небес, еьце в сорок третьем оплакав нзвестье о том, что погиб их отеьг. Я верила, что простодушна их радость, с моей наравне, но чувство стороннее тайно и душно уже ворохнулось во мне. Была ли то взрослая жалость, неправый пи вестник айны,— но что-то шершавое к серд(|у прижалось: «сА он не вернется с войны..» И был не прижившимся, новым, и был не настырен и тих, нелепый вопрос, не оформленный еловом; за что я счастливее их! У 1 НИХ В не впаяв в немилость, ко что-«о тревожило сны, км будто бы радости а устыдилась: отеьг мой вернулся е войны. Ах, мама! скажи ка, не то же ль испытано было тобой, коль младшую девочку дяди Сережи в тот год увезли мы с собой. Во мне это странное чувство ' 1 не раз воскрешали потом то встреча какая, то лучик искусства, то память во бденье ночном. К нему я бываю готова. Оно,— словно тайная мгла. Назвать же каким-то единственным словом. увы, до сих пор не смогла. * * * Назад погляжу,- рай превечный! А впрочем, по меркам иным, мир жизни моей,— быстротечной и собственной песней с райским едва ли сравним. подсвеченной,— Полет к погоня,— движенье!— мой бог, повелитель и друг, поспорив с земным тяготеньем,- я знаю,— с большим нехотеньем меня выпускало из рук. Любовь я сама отлучала;— «Лети,- лепетала в бреду,— лети и умри беспечально». И правила тризну отчаянно — годы!— у всех на виду. И гнезда ненужности ранней ночами вила до утра.» И вбт горевая — вздыханий, молчаний и воспоминаний — дозрела, доспела пора. Ну что ж!— Для подобьюй работы готовилась честно душа: и все, что мешало,- забыто, что там пустовало,— разбито,— работай себе не спеша. В душе, словно в роще, светает, когда в ней уже не поют горластые летние стаи, трава и листва умирают.