Сибирские огни, 1984, № 5

коть, поделился: — Такое впечатление, будто он год от года выше — наш памятник?.. Впрочем, так, наверно, и должно быть. А?.. Стою на площади Скорби. Между Залом воинской славы я скульп­ турой Скорбящей Матери. Передо мною полог, сотканный из колышу­ щейся под ветром травы, в глубине его, метрах в трех от парапета — теплый срез гранита с золотой вязью букв. Стою — руки по швам, подобравшись, как и положено командиру взвода перед командующим армией, в составе которой сражался взвод. Нет, нам ни разу не довелось той порою постоять так вот, лицом к лицу, слишком большой была дистанция между взводным и коман­ дармом. Но нас соединяло тогда, незримо соединяло непреходящее ощу­ щение громадной, гнущей плечи ответственности. Всех нас, от коман­ дарма до солдата. И отнюдь не после, не по прошествии какого-то времени, а прямо там, в адовом пекле битвы, пришло к нам осознание того, что котел войны, раскочегаренный Гитлером, вышел на сталинградском рубеже на предельный режим, и коль не дрогнем, не дадим спихнуть себя в ненасытную топку — пойдут по котлу трещины, зашипят, прорываясь сквозь них, обжигающие струи, поползет, пусть поначалу не шибко, но поползет вниз столбик давления, хотя и подпираемый всей подкаб- лучной Европой. Только одинаковой ли она была в те дни для всех нас, доля гну­ щей плечи ответственности? С одинаковым ли напряжением ощущали ее страшную, день ото дня прираставшую тяжесть? Говорят, в верхнем слое грунта на Мамаевом кургане, на каждом квадратном метре его склонов, от подножия до вершины, в среднем до 1250 осколков. Можно смело утверждать: нет на планете другого по­ добного места, где рука человека высеяла бы такое количество метал­ ла. Он, конечно, перемешался с землей, только его здесь больше, чем земли. Драгоценного металла: и малая толика его оплачивалась по выс­ шей цене — человеческой кровью, человеческой жизнью. И за нашу кровь, за каждую утраченную жизнь спрос был с него, с командарма. Он был в ответе. Перед сиротами, перед самим собой. Стою на площади Скорби, перед сотканным из травы пологом, вспоминаю недавно услышанное от очевидцев: как выбирал мой коман­ дарм место для последнего пристанища. И как, спустившись с кургана, вышел из машины и долго смотрел на усеянную смертоносным метал­ лом вершину, на памятник Матери-родине. И что сказал при этом. Иду от сказанного им, пытаюсь выстроить ход мыслей в те минуты. О какой высоте могло думаться старому солдату? Верно, о той же, о какой думаем все мы: чем дальше отодвигается май 45-го, тем с большей глубиной осознается значение и величие Победы, тем выше Обелиск, увековечивший имена павших, увенчавший подвиг живых. Стою на площади Скорби, непроизвольно оттягиваю минуту про­ щания. Полог, сотканный из травы, теплый срез гранита, золотая вязь букв — бессрочный мандат на бессмертие: Василий Иванович ЧУЙКОВ 1900, 12 февраля 1982, 14 марта «Я ВИЧ, отзовитесь!..» Не решаюсь позволить себе ступить на траву — приблизиться к надгробию, кладу принесенные цветы, куда дотягивается рука. Буке­ тик ромашек вперемешку с метелками ковыля. <— Это с Солдатского поля, товарищ командарм...