Сибирские огни, 1984, № 5

— Ну и глупая ты у меня, старуха,— скажет Хрисанф Мефодьевич и почешет затылок.— Отсиживаться! Д а тебя бы туда послать на денек по заносам полазить, ты’ бы вкус теплого угла у печи поняла. Конечно, тебе достается, сочувствую, но и я там не пряник медовый ем. Это «сочувствую» так способно разжалобить его Марью, что она начинает вдруг хлюпать носом и .утирать цветастым ситцевым передни­ ком глаза. Полная грудь Марьи вздымается, опадает и снова вздымает­ ся. Неприятно такое видеть Хрисанфу Мефодьевичу. Он для порядка стучит кулаком по столу и строго велит прекратить жене причитания. Рассерженным голосом и с обидой он спрашивает, чьими стараниями добыты шкуры медведей и росомах, что лежат в комнатах на полу и по окованным сундукам, шапки собольи, что носят они с дочерью Галей, кто принес им из тайги воротники на пальто? И Марья сникает, глаза ее устыженно моргают, подбородок склоняется и ложится на грудь. Настроение у Хрисанфа Мефодьевича испорчено, и он скидывает с на­ груженных саней припас, заносит все это в кладовку, а на сани зака­ тывает бочку ведер на двадцать, укрепляет ее тугими веревками и едет к реке по воду, бренча привязанным к головкам саней ведром. Потом с женой, дружно и ладно, они вычерпывают воду из бочки, переливают ее в кадушки, что рядом стоят дома на кухне запас питья делают для скотины. Хрисанф Мефодьевич входит в полное понимание забот жены, до глубины сознает, что Марье одной тяжело со скотиной, ведь с жив­ ностью дома дня не промедлишь. На подворье у Савушкиных свиньи, корова, бык, нетель, овец дюжина, конь. Но конь животина о с о ^ я , и забота о нем лежит целиком на Хрисанфе Мефодьевиче. В покос Соло­ вый так же незаменим, как в тайге.на охоте. Савушкин одно время предлагал Марье сократить у себя поголовье домашних животных, оставить лишь корову, одну свинью и необходимую ему лошадь, но жена поднялась, что называется, на дыбы. Пусть она будет мучиться, пусть ломит ей ноги и руки, ноет по ночам поясница, только она без домашности не останется. А у телевизора посидеть она время найдет. — Что ли смерти моей желаешь? — расшумелась однажды Марья.— На пенсию выйти и без работы остаться? Да это же трудово­ му человеку верная гибель! От безделья люди-то больше всего и помирают. Без хозяйства Марье Савушкиной было невмоготу, как ему без тайги и охоты. И тяжко, и годы уж клонят пониже к земле, но, пока но­ ги держат, не отступится он от промысла, а она — от привычных своих хлопот. «Отсиживаться в зимовье уезжаешь!» Трепанет тоже бабий язык несуразность такую! — вспомнил Хрисанф Мефодьевич колкие слова и слезы жены.—Только в метель-то и посидишь у тепла в избушке. И не сидел бы, может, да снегодуй велит». Стреноженным конем чувствовал себя в это буранное время Са­ вушкин. И скука томит. И гость в непогодь никакой не заглянет. А то бы чайку за компанию попили, языки поточили. Да некого ждать. Всех ближе к зимовью Савушкина поселок Тигровка да старооб­ рядческий скит,' не носящий более никакого другого названия. Из Тигровки к нему люди заглядывают, тот же Милюта, управляющий, заезжает, когда в Кудрине, на совещание какое-нибудь, путь мимо дер­ жит. Но такое случается в вёдро, а не в ненартье. Кому и зачем охота тащиться в метель? Разве какой вездеход прогрохочет, не сворачивая к зимовью. Ему, железному, сильному, гусеничному, буран нипочем. И дороги не нужны столбовые. Несется —позади облаком снег вихрит­ ся, Скоро сейсмики поведут свои поезда в самую глухомань. Эти ребя­ та покоя не знают. И достается же им! Почище геологов из конца в ко­ нец по тайге мыкаются. С осени поглядишь — бодрые, машины , у них отлаженные, нигде не помято, не, погнуто. А к весне — в чем душа толь­ ко! Техника так искорежена, переломана по пням-колодинам, будто из какого побоища вышла. Буровые станки у сейсмиков тонут в болотах и оттуда их, из топей-то, вызволяют немыслимыми путями, приспособ- 26