Сибирские огни, 1984, № 5

собрался идти, как вывернулись тут два шерстобитовских парня — Толик Семенцов и, Кешка Дядилев. Дядилев Кешка завсегда наглый был, то подерется с кем, то натворит что-нибудь пакостное. А Семенцов Толик —тот поскромней, посовестливей. Дядилев увидал Хрисанфа, к себе подозвал и сунул в руки ему самопал, сделанный из стволины ружья. Бери, говорит, стреляй. Хрисанф стал отказывать>ся^, замотал го­ ловой. И Семенное ему стал рассоветовать, мол, не стреляй, там пороху много набито. А Дядилев пристал, точно смола: стреляй, не то морду намою, в ухо дам... Поплакал Хрисанф, поотнекивался, да делать нече­ го было —положил самопал на пень, чиркнул спичкой, поджог у про­ рези... Ахнуло так, что даже в селе услышали... Хрисанф ничего не помнил... Донесли его Дядилев с Семенповым на руках до речки, обмы­ ли, а когда Хрисанф в чувство пришел, то видел мир вокруг лишь од­ ним глазом, а другой у него от взрыва и удара обрезком ствола вышибло... Завывало всю ночь безумолку, и к утру зимовье выстудило. Хри­ санф Мефодьевич давно уж забрался в спальный мешок и так в нем пригрелся, что вылезать не хотелось. Он дотянулся до тускло горящего фонаря, прибавил огня. Изо рта выбрасывался парок, при дыхании ноздри и губы слегка холодило. Хрисанф Мефодьевич испытывал слад­ кое желание зарыться в мешок с головой и поспать еще часика два. В дверь настойчиво скребся Шарко. Хозяин громко ругнулся на пса, однако тут же возникшая жалость заставила его пожалеть собаку. Что поделаешь, если к старости кровь замедляет свой бег по жилам, не греет, как в прежние годы. Савушкин раньше собаку к теплу не приваживал, справедливо считая, что лайка должна выдерживать все морозы, спать на снегу в любую погоду, грызть мерзлые кости и хлеб. Так все и шло до поры, и Шарко в тепло не просился. А тут, видно, стало невмоготу, допек ле­ денящий ветер, придется пустить. Хрисанф Мефодьевич высвободил ноги из спальника и — голые, теплые — затолкал в настывшие выходцы. Защипало подошвы, пальцы, как ото льда. Но кровь прилила к ногам быстро, и выходцы скоро нагрелись^а натолкал дров в прогоревшую печь на горячие угли зачерпнул пригоршню студеной воды из ведра, выплеснул на ли­ цо склонившись над тазом и, проделав так раза четыре, стал натирать УШИ щеки и нос, подбородок и шею загрубевшими ладонями. Кожу ли­ ца кололо множеством мелких иголок, сонливость исчезла, он бодро встояхнул плечами, готовый к движению, привычной работе. Поставив на плиту чайник и сковородку с остатками вчерашней тушенки, Хри- саньЬ Мефодьевич впустил Шарко. Собака вкатилась холодным клубком, радостно заскулила, мотая хвостом, принялась спешно отряхиваться, как после купания, разбрыз­ гивая во все стороны льдинки и снег. Шкура ее была поседелой от на­ бившегося в шерсть бурана. Остро запахло псинои, но запах этот никогда не раздражал Хрисанфа Мефодьевича, он давно уж к нему ппивык как наездник привыкает к терпкости лошадиного пота. Са- вушкину и спать приходилось рядом с Шарко зимои у костра: жались друг к другу, дышали теплом, отгоняли мороз. руки закоченелые, оттерев снегом, приходилось отогревать в собачьей шерсти. И выстри­ гать клочья, жечь шерсть, присыпать пеплом порезы и ссадины. Многое, многое делил он с Шарко за все годы их дружбы. Судьба у Шарко была непростой и ни на какую другую собачью судьбу непохожей. „ „ ...Давно, в один из туманных, промозглых дней поздней осени возвращался Хрисанф Мефодьевич с охоты домой. Подходя к посел^ку.