Сибирские огни, 1984, № 5

столбах, с полом и плотной крышей. В саево и складывалось на длИ' тельное хранение мясо. Редкие мерклые звезды высеялись над головой. Дальний лес тем­ нел полосой, но ближний лесок за Чузиком не потерял еще своих очер­ таний. На поля давно уж заброшенной деревни стекал с неба жидкий свет. Желтая луна, как сычий глаз, стояла над кромкою бора. Вызрев­ шее ядро ее туманилось медной пылью. По луне Хрисанф Мефодьевич прежде верно определял погоду. Ясный начищенный круг или рожок ночного светила показывал зимой на мороз. Туманное кольцо могло предвещать буран зимой, а летом — дождь, или вообще ненастье. Но теперь приметы все чаще не совпадали. Ожидаешь одно — приходит другое. Савушкин имел все основания утверждать, что в природе нынче все перебулькалось,— пойди разберись! Столько всяких ракет запуска­ ют— и нашенских, и чужестранных, вот и «понаделали дырок в небе». Ветер мел снег, с завыванием, с надсадными ухающими порывами. Хрисанф Мефодьевич представил, как выстудится у него в зимовье к утру. Придется вставать и подкидывать в печь, а то его сивые волосы, чего доброго, облепит иней. Он носил дрова в избушку большими охапками. Мелко наколотые шли на растопку, чураки покрупнее — для долгого, медленного горения. Таскал дрова и думал, что вот теперь он надолго остался один с Шар- ко и Соловым. Да не привыкать! Обернутья бы только с промыслом, как в прежние годы он оборачивался — из лучших не выходил. Промысловика влечет в тайгу не нажива, а страсть. Ведь недаром считают охоту пуще неволи! К исходу дня охотник с ног валится от уста­ лости, хватает горстями снег, но идет — продирается зарослями, ломит сквозь чащу, распутывает следы, пока не кончится гон и не прогрем-ит меткий выстрел. Нередко гон длится до самых потемок. Зимою в тайге ночь падает вороном, леденит тишиной и морозом. Застигнутый теменью далеко от жилья — разжигай поскорее костер, крутись на пихтовой под­ стилке, обарьгвай сон, дожидайся рассвета... Нет, не сладкая у охотника-промысловика жизнь! С ней свыкнуть­ ся надо. _ Савушкин смолоду приноравливался к такой скитальческой жизни, нередко увязывался за добрым тунгусом Кириллом Тагаевым, и тот парня не прогонял — натаскивал, как натаскивают пытливую собаку. Савушкин входил в понимание, и быть бы ему уже тогда звероловом и зверобоем, но женился он рано на пригожей девахе Марье, и жена за­ тянула его работать в пекарню — тестомесом и пекарем. Жил тогда Савушкин не в Кудрине, а в Шерстобитове, в родной деревне своей. Хлебы выпекали они с Марьей румяные, пышные — по­ ловые булки. В ту пору тут деревень было много—по речкам и близ озер. И везде говорили о пекарях Савушкиных с похвалой, угощали детей шерстобитовским хлебом, как будто медовыми пряниками. И лико­ вали, возвышались души Хрисанфа и Марьи от того, что дарят они ве­ ликую радость людям. Воистину — хлеб дар земной! Искони всяк чело­ век на земле был сыт и пьян хлебом. Хрисанф Мефодьевич и нынче нередко говаривал; — Хлеба ни куска, так и в тереме тоска. Хлеба край, так и под елью рай! Возможно, что и остался, бы Савушкин хлебопеком, но заболела Марья, увезли ее на операцию в Парамоновку — районный пентр. Это нежданное горе повергло Хрисанфа Мефодьевича в тоску. Придет на работу — в глазах темно, будто на окошки кто черные занавески наки­ нул. И дрова в большой русской печи уж трещали невесело. Пошел Са­ вушкин челом бить председателю колхозному. Понял тот мужика — отпустил в пастухи. Замена нашлась, слава богу, и общее дело не. по­ страдало. И хотя Марья его приехала из больницы поправившейся, но и она не обратилась больше к пекарским делам... Шерстобитовские скот пасли в лесу, по таежным болотинам, по ку- лижкам, потому что лугов по Чузику, можно сказать, и нет, а какие