Сибирские огни, 1984, № 5

же его самого определяется способностью понять народные Стремления и возглавить голытьбу, которая готова бежать хоть на край света от гнета царских воевод и бояр. А те, в свою очередь, стремятся отвести от себя «тучу грозовую» народного гнева, ибо «того и жди,— босая ватага по Кремлю с батогами пойдет». Народную инициативу похода в Сибирь царь и Строгановы ис­ пользуют в своих интересах: они играют на патриотических чувствах казаков, для которых «своевать татарву — дело доброе», и готовы их костями выстелить путь за Ка­ менный пояс к пушным богатствам Сиби­ ри. Острота •социальных оценок усиливает драма-тнзм событий, которые трагически преломляются в тревожных думах Ермака о судьбах пошедших за ним русских людей и о будущем сибирских народностей. Везут хазакам , Ермаку ясак. Прожорливы московские собаки; Д авай лисиц, бобров им, соболей Пудовый рыб, рогов оленя, жирных' баранов. Д а и девок ва придачу. Беда пришла... Ермак не в силах преодолеть классовых конфликтов своего времени, ибо в казачьей массе прочны царистские' иллюзии. Казаки верят, что ...царь в радости и милости великой Протянет руку смердам и холопам. Боярщину с опричниной уймет. Купцам и дьякам спесн поубавит. Д аст отдохнуть Руси многострадальной.». Гибель Ермака, ставшая концом похода, предопределена не только коварством Ку- чума, во и предательством правителями России народных интересов. Казачий ата­ ман тонет в водах Иртыша под тяжестью панциря — царского подарка, который и после смерти «могильной плитой давил бо­ гатырское тело». I Не Русь оказывает почести своему ге­ рою; благородству и смелости • атамана воздают должное его недавние враги, от­ ныне навеки спаянные в общей 'судьбе с простыми русскими людьми. ' События П 1 ЮШЛ 0 Г 0 решаются Г. Вятки- ным как социальная драма о народной до­ ле, о'народном характере, об историческом народном творчестве, и с этой мировоз­ зренческой позиции поэт видит не безы­ сходность истории, а поступательную ее устремленность к неизбежным классовым переменам. Сразу же после опубликования «Сказа о Ермаковой походе» вокруг него разго­ релись яростные споры. В дискуссии были затронуты проблемы, важные для опреде­ ления самого исторического жанра: о со­ отношении правды и вымысла, прошлого и настоящего, социального и психологи: ческого. Поэт-ученый П. Л. Драверт упрекал Г. Вяткина в исторических не­ точностях, считал, что социальная харак­ теристика Ермака и народной массы осовременена, история подверглась «сове­ тизации». Г. ВятКин же отстаивал свое художническое право «исходить из собст­ венной интуиции», которая основывалась на глубоком знаний литературного, историче­ ского и даже географического материала, прямо или косвенно связанного с именем Ермака, Вяткннскую концепцию личности и по­ хода Ермака поддержал М. Горький, усмотревший в «осовечивании» темы от- нюдь не «грех», а осмысление событий прошлого в исторической перспектьте, вы­ явление созидающих сил истории с точки зрения сегодняшнего дня. ' Самую непосредственную оценку «Ска­ зу» дали крестьяне Алтайской коммуны «Майское утро», где народный учитель Андриан Митрофанович Топоров восемь лет проводил свой уникальный эксперимент изучения читательских мнений. Меткие, образные высказывания крестьянских кри­ тиков о литературе М. Горький назвал «подлинным гласом народа». Образ Ермака в трактовке Г. Вяткина оказался близким сложившейся в народном самосознании оценке вожака вольных казаков по преда­ ниям и песням, среди которых рЫлеевскую «Думу» пели в народе как свою собствен­ ную. «Схоже со старым стихом о Ермаке «Ревела буря»,— заметил один из слу­ шателей. Другие слушатели отметили краткость и выразительность описаний: «Ни одного слова зря нету», «увесистыми словами ска­ зано», «воображаешь перед собой все описание». Оценка работы Г. Вяткина была едино­ душной: «Можно подогнать этого писателя не к средним, а к самым высшим поэтам». Сам А. М. Топоров, называя «Сказ о Ер­ маковой походе» «редким художественным произведением», нужным деревне, отметил особо: «Сказ» я читал коммунарам три раза подряд, и они готовы были слушать его еще тридцать три раза». Намерение А. М. Топорова состояло не в одном только воспитании вкуса к литературе у неиску­ шенных в грамоте крестьян, оказавшихся проницательными читателями и строгими ценителями прекрасного. «Революционер- культурнйк», он формировал мировоззре­ ние коммунар'ов, уже включенных револю­ цией в историческое творчество. Поэтому закономерен был вопрос одного из слуша­ телей: «Не могу понять я Ермака: бежал от Грозного ради вольнидьц а сам татар начал завоевывать». Эту задачу — постичь неизбежность пе­ рерождения участников похода Ермака в исполнителей царской воли и поставил в своем романе «Гуляй. Волга!» Артем Веселый. По его словам, он смотрел на прошлое глазами человека, «которому дано быть современником, очевидцем и не­ посредственным участником одного из ве­ личайших переворотов 'русской и мировой истории» — Октябрьской революции. Это побуждало его к уяснению хода истории и исследованию диалектически противо­ речивой связи объективного и субъектив­ ного в исторической жизни. Проблема соотношения личностных уст­ ремлений и исторического результата ста­ новится центральной в романе, где выведе­ на стихийная казачья масса, не способная осознать своей роли в истории, в сопостав­ лении с жестокой волей царизма, знающего свою цель и добивающегося ее любой це­ ной. Поход Ермака показан А. Веселым в ряду с главными событиями русской об­ щественно-политической жизни 16 века. Государство расширяет свои границы, и замысел Ивана IV «сотворить русской зем­ ле приращение» становится выражением исторической потребности нации. Однако, осуществляя свои планы насильственно