Сибирские огни, 1984, № 5

с . Рожнова «ЕРАААК, ДУША ВЕЛИКА, ПЕТЬ ДЕЛА ТВОИ...» Мнение народное и мысль общественная издавна поставили Ермака в ряд выдаю­ щихся деятелей отечественной истории, в число тех, кто достоин быть героем эпи­ ческого произведения. А. С. Пушкин писал поэту и переводчику Н. И. Гнедичу в 1825 году: «Я жду от вас эпической поэмы. Тень Святослава скитается не воспетая, писали Вы мне ког­ да-то. А Владимир? А Мстислав? А Дон­ ской? А Ермак? А Пожарский? История на­ рода принадлежит поэту». Пушкинские слова являются ключевыми для понимания художественной свободы поэта в воплощении исторического сюже­ та. Он опирается на фольклорную тради­ цию, всегда предпочитавшую буквальной фактографии цельную нравственную кон­ цепцию исторического лица или события, осмысление их с позиции социальной спра­ ведливости. Сам Пушкин блестяще про­ демонстрировал этот принцип в «Капитан­ ской дочке», дав поэтическую трактовку Пугачева на основе народной его оценки, отличной во Многом от исторического портрета крестьянского вождя в его же «Истории Пугачева». Но Пушкин же требовал исторического сочинения, «догадливостью», «живостью ния», и «государственных мыслей истори­ ка», и психологической верности изобра­ жаемых характеров. Лишь научное пости­ жение художником исторической жизни нации во времени способно было положить конец «идеализированным», по словам Пушкина, Ермакам, в создании которых немало поупражнялись сочинители 19 века. Поход дружины Ермака оставил не­ изгладимый след в исторической жизни русской нации, в ее памяти. Былины и пес­ ни о Ермаке стали выражением народных воззрений на его подвиг. Идеологи велико­ державной «народности» стремились пред­ ставить Ермака символом национального единения и социальной солидарности в борьбе с иноверцами. Передовая обПест- от- автора наряду с изображе- венная мысль в лице А. Н. Радищева, В. Г, Белинского, А. И. Герцена отмечала проти­ воречивость между историческим резуль­ татом деяний Ермака и способами их осуществления, что стало особенно злобо­ дневным для политической жизни России 2-й половины 19 века. Соотнесенность со­ бытий прошлого с проблемами современ­ ности придали образу Ермака диалекти­ ческую сложность и многозначность, психологически углубили его исторический характер. Атаман казачьей вольницы в трактовке разных писателей становился фигурой символической, проявляющей исто­ рическое самосознание эпохи в «траги­ ческие и творческие», по словам А. Н. Тол­ стого, ее моменты. Не случайно мимо Ермака не прошел никто из выдающихся деятелей литературы, размышлявших о судьбах России. Опыт нового социального жизнеустрой­ ства побудил советских писателей 20-х годов обратиться к тем страницам герои­ ческого прошлого народа, которые выяв­ ляли действенное начало прежде всего в массе. В это же время стали выдвигаться теоретические концепции, пересматриваю­ щие роль личности в истории: в частности, Ермак оценивался как «один из много­ численных представителей начального этапа колониальной политики царской России», путь которого в глубь Сибири был помечен «кровью татар, вогулов и остяков» (М. Нечкина). Столь жесткая социологи­ ческая оценка обусловлена стремлением развенчать шовинистическую идеализацию Ермака церковью и царизмом. К чести писателей 20—30-х годов, им не свойственна была прямолинейность исто­ риков в идейной переоценке событий, прош­ лого, хотя дух времени сказался на пере­ осмыслении главенствующего положения казачьего атамана в сибирской экспедиции. В исторической поэме сибирского поэта Г. Вяткина «Сказ о Ермаковом походе», впервые опубликованной в «Сибирских ог­ нях» в 1927 году, на первый план выдви­ нута народность похода Ермака, значение