Сибирские огни, 1984, № 5

Астрахань., Овдовел, бродяга, снова, на­ деюсь, в последний раз — ещё одна тер­ пеливая и многострадальная русская ба­ ба с облегчением закрыла глаза, остав­ ляя моего папу одного на этом бурном свете! Вот везло человеку, гуляка, бабник, хлюпкий здоровьем, болтушок, ну из вет­ реных наиветреннейший, а бабы ему все попадали, как ломовые лошади, и тащили его, непутевого, на шее и спине!.. Теперь совсем он беспомощный, слепнет, надо брать к себе, остальные дети, от мачехи, и слышать о нем не хотят. Лето у нас всякое стоит, главное, все растет хорошо, и главное, мне пока ра­ ботается, хотя и трудно... экземпляр. Будто обычная самотечная ру­ копись легла на мой редакторский, стол; И письмо. 10. И . 75. Нет, никто еще не читал «Царь-ры­ бу», кроме отдельных глав, и читать не мог, я все мучаюсь с нею. И до того ус­ тал, уделался, что и бросить рад бы, да авансы не позволяют. Это мне наука — не писать длинные вещи да еще из от­ дельных глав-рассказов, так и с ума сойти можно. Делаю последний заход... Все лето я пробыл здесь, в деревне, за столом, лишь в октябре, обалдев до бес­ предельности, ходил. через' день •с ружьем в лес и пострелял... но сейчас настал ко­ роткий день, и мерзкая погода и все те деревенские прелести, которые так милы сердцу отпускника, начинают оборачи­ ваться своей обыденной и отнюдь не при. влекательной стороной — тоска, глушь, темь, жизнь по углам, во избам угарным, жарким, возня оо скотом, она очень не­ простая, крестьянская жизнь, в ней всег­ да было много работы, дней много оди­ наковых, и к этой жизни простой и за­ полненной великими трудами и хлопотами о хлебе насущнбм нужна привычка, и по­ нимание ее, проникновение в ее сущность делает человека; особенно пишущего, тер­ пеливей к .чюдям, упорней в работе, по­ могает не обращать внимание на мело­ чи и суету, словом, пособляет быть серь­ езней, ибо весьма и весьма серьезна сама крестьянская жизнь... Я давно пережил младенческое лит. честолюбие, надсадная работа все постороннее отмела, съела, от­ равила, ничего кроме усталости и раздра­ жения в душе уж не осталось, сожалею, еще раз сожалею, что не пошел по «дет­ ской линии» в литературе, писал бы в свое удовольствие, а не в надсаду. Отчрго мне перестал писать Коля Во­ локитин? Он что, в обиде на меня за что- то? Много обиженных стало, мне бы хоть на кого обидеться, может, легче б на ду­ ше и в работе стало. И я, правда, почти никому не пишу, даже с праздником не мог поздравить — нет сил, старею, из­ носился.» Во второй половине декабря я получил наконец объемистую бандероль. Обыч­ ную, даже, кажется, «не ценную»; обыч­ ная оберточная бумага прятала под собой самую обычную канцелярскую пап­ ку белого цвета с тесемочками. Раскры­ ваю — «Виктор Астафь'ев. Цшь-рыба. По­ вествование в рассказах». Объшные маши­ нописные страницы, второй или третий 10. 12. 75. Дорогой Женя! Ну вот и закончил, кажись, я «Царь-ры­ бу», лишь сегодня, 10-Го декабря, «под- I бил бабки» и науки — не писать «толстые» вещи, да еще невыношенные, которые т. е. не знаешь «наизусть»,— теперь мне на­ долго хватит. Дурь дурью вышибается! Что мне от тебя нужно? Уточнения всякого рода, по географии, по геологии и т. д» но ты будешь одним из первых читателей этой вещи, а ты ведь не просто писатель, но и редактор, и про­ фессия есть профессия, чего по ходу об­ наружишь — критикуй. Я профессиональ­ но отношусь к своей работе и стою, зна­ чит, выше всяких капризулек и обид, стало быть, замечания твои мне просто могут пригодиться и помочь, ведь никакой еще редакторской... работы над руко­ писью не было. «Сон о белых горах» смот­ ри особо придирчиво, он всего лишь после двух заходов тут, пусть и тщательных, тогда как все остальные деланы по 5—6 раз. Ну и любопытно мне твое мнение во­ обще, а о главе, которой ты был свидете­ лем, в частности... Очень устал. Одно желание ничего Не писать. Не видеть никаких букв, наладить сон и расслабиться мускулом. ' Кланяюсь! С Новым годом тебя и все твое семейство. Твой Виктор Петрович Редкая выпала мне удача — читать «Царь-рыбу» в рукописи, до редактуры, без всяких сокращений и изменений, то есть в том виде, в каком она писалась. В таком виде она и врезалась мне в па­ мять. А потом уже, читая журнальную публикацию, листая книгу, я только по­ хмыкивал про себя'— ладно, что так, мог­ ли ведь и пожёстче обойтись... Рукопись я прочитал дважды. Первый раз — залпом, на одном дыхании, второй раз уже внимательней, приглядываясь и примеряясь, что на мой вкус не так, к че­ му бы «прицепиться», редактор все же. Но 1 Iпришлось сознаться самому себе, что этот автор мне не по зубам. Нес.мотря на слож­ ные многоступенчатые фразы, долгие перио­ ды, обилие областных Словечек, каких и у Даля не всегда сыщешь, придраться было в смысле стилистики не к чему. А краски, детали, словесная живопись — нет, это бы­ ла Проза с большой буквы! Я уж не го­ ворю о мощном ее гражданском заряде, о «печали и гневе», которые водили рукой автора и принесли ее создателю Государ­ ственную премию СССР, а затем и все­ европейскую известность... И все же, не считая мелочей, одно су­ щественное замечание у меня было. Ка­ салось оно образа супермена Гоги Герце- ва — единственного во всей книге резко отрицательного героя, к которому и автор, чувствовалось, испытывал устоявшуюся не. п|жязаь и брезрение. Улавливались в этом , подонке многие черты и, черточки совре-