Сибирские огни, 1984, № 5

Сжав повод до боли в ногтях, Хрисанф Мефодьевич спрыгнул с Солового, позвал собаку. Вскоре Шарко вернулся, вывалив синеватый язык, уселся в пяти шагах от хозяина, склонив голову набок. Лицо Са- вушкина опять покривилось, он вскинул ружье, перевел предохранитель и наставил стволы на собаку— в темное пятнышко промеж ушей. Но взгляд Шарко, такой беззащитный, доверчивый, ласковый и недоуме­ вающий, переборол гнев его хозяина и отвел тот момент, тот миг, когда мог прогреметь выстрел... Хрисанф Мефодьевич опустил ружье, выдох­ нул с облегчением и сел прямо в сугроб, проведя рукой по распарен­ ному лицу. Виляя хвостом, Шарко подполз виновато к хозяйским ногам, ткнул­ ся мордой в заиндевелые, покрытые льдинками, брезентовые голяшки бахил. У Савушкина перехватило в горле, язык вдруг стал сухим и шер­ шавым, а губы сделались клёйкими. Сердце не унималось и тукало сильно, до шума в ушах. Ему захотелось пить, но на этот раз он не зах­ ватил с собой термоса с крепким горячим чаем. Похватал пригоршней сахаристо-рассыпчатый снег, натер им горячие щеки и лоб. И почув­ ствовал облегчение. — Прости ты меня,, дурака,— сказал он собаке.— Так осерчал на оплошку твою,— чуть было не ухлопал. А ведь ты мне столько служил! Грешно вышло бы, ох и грешно... Хрисанф Мефодьевич гладил собачью лохматую голову, давал Шарко искрошенные кусочки печенья, как делал всегда, .поощряя ста- рання своего друга. — Шарко,— повторил Савушкин, и душа его еще более отмякала, теплела.— Старый ты стал у меня — это верно! Но должен выправиться. Так, как сегодня было с тобой, бывает. И человек нюх теряет. Зрением слабеет и слухом. Ошибся, дружок, напутал, а после и вспомнишь, и на­ ладишься, и побежишь куда надо... Ну, не скули, не винись!.. Язык у тебя большой, горячий! Всю руку обслюнил... Хрисанф Мефодьевич скормил Шарко все печенье до крошки. И они поднялись. Соловый стоял понуро, обминаясь с ноги на ногу, грыз удила, буд­ то тоже переживал на свой лад случившееся. — Нет, выходит, пути, нам сегодня в охоте,— проговорил Савуш­ кин, садясь на коня.— Пошли... И он повернул Солового в обратную сторону, к зимовью. Ветер сорвал с плоской крыши таежной избушки крупитчатый снег; смел его в пропасть я р а ,,покрутил злобно на лысом льду Чузика и утих, словно запутался в прибрежных кустах краснотала, черемушни- ка, калины и смородяжника,— так густо и непролазно было здесь даже среди оголенных зарослей. Звонкая тишина водворилась лишь ненадолго. Опять надавил порыв свежака, зашуршал на крыше и под навесом, где у копешки сена стоял, обсыпанный крупкой. Соловый. Качались деревья, кусты. Ветер уже крепчал, напористо гнал снег по сугробам, свивал его в струи, рождая поземку. Шарко поджал хвост, постриг ушами и, понурясь, ушел под навес и там улегся под копной сена, уткнувшись носом' в пах. Мерин жмурил глаза, похрумкивая овсом. Собака и лошадь за долгие годы привыкли друг к другу, и между ними давно установилось согласие. Хрисанф Мефодьевич нагнулся, смахнул порошины снега с загрив­ ка Шарко, и тот заскулил, точно заплакал. — Чо, замерз, старина?— подал голос хозяин, продолжая ласкать собаку.— Ветер вон какой подымается, а спать на ветру не сладко. На ветру хорошо только блох ловить — они тогда смирны! Мокрый, холодный нос собаки уткнулся в теплую ладонь хозяина.