Сибирские огни, 1984, № 5
его характер, вся душа — приветная и уступчивая. Он давал расс.мотреть всего еёбя оттого, что не было в нем хлама, те мени, потайных закоулков. Полуприщурея- ’ ный 'взгляд его был смягчен временем, усталостью и тем пониманием жизни, ко- • торое дается людям, познавшим смерть», ■ Виделся в облике Сергея Митрофанови ча четко и полно выраженный нациоьналь- ный тип, совершенно определенно угады- ■вался нравственный идеал автора. Все это я тогда, почти полтора десятка лет назад, не столько понял, сколько почувст вовал и, дочитав рассказ; подумал: какой хороший писатель! Как сильно и правдиво пишет, и какая музыка в его прозе, в каждой фразе — музыка... Жил я тогда в литературной провян- щш, ходил 'В начинающих авторах и за новинками русской советской литературы следил только п о. журналу «Новый мир». 51 не зьнал, что к тому. вьремени были уже опубликованы повести Астафьева «Старо- дуб», «Перевал», «Кража», «Последний шжлш», наконец, «Пастух и пастушка», что был он уже известным, писателем, членом редколлегии журнала «Нрш сов. ременнйк». Для меня Виктор Астафьев начался именно с этого рассказа. А пять лет спустя, когда я уже пере ехал в Новосибирск, волею судеб мы поз накомились лично. В сентябре 1972 года мне довелось участвовать в неделе писателей РСФСР в Томской области. Народу, в той поездке было много и отовсюду, бригаду литера торов возглавлял .Пев Ошанин, а от Воло годской писательской организации присут ствовал Виктор Астафьев. Помню, меня он поразил с первого взгляда. Задубелое морщинистое лицо, голос крепкий, хрипло ватый. Ничего интеллектуалыного, «писа тельского» во внешности его не было, а тут еще этот глаз покалеченный... Но вот заговорили о Сибири, о родных Виктору. Петровичу местах, и лицо его „стало стро гим и печальным, зазвучали в голосе не прикрытая нежность и тоска, и услышал я в интонации его ту же музыку, что зву чала в пленившем меня рассказе, и во всех последующих для ^е»я вещах, кото рые я кинулся раздобывать тогда по биб лиотекам. Он это, он! Обские берега в среднем течении ров- ные, пологие, довольно однообразные, сле ва тянется и тянется по-над пойменной террасой невысокий песчаный обрыв, пра.вый берег совсем низкий, в отмелях; тальники местами спускаются к самой во де. Пароходик' наш неспешно крутил ко лесами, плыл себе н плыл вниз по тече нию, будоража желтоватую обскую воду, а мы грудились на палубе, прятались от ветра за рубкой. Смотреть, в общем-то, , было не на что, но все равно неизъясни мая притягательность таилась в окружав ших нас речных просторах под широким и хмурым в ту пору небом. Виктор Пет- ' рович поднимал воротник тоненького свое го пальтишка «джерси», ежился, но вьниз' не шел, был молчалив и сосредоточея, рассеянно слушал пояснения хозяев-то.ми - ' чей. Истосковался он по своей родине; и хоть обские берега уступают по живопис- гости енисейским, да и мощь воды не та, все же это Сибирь... . В первые день-два компания наша раз* делилась «по интересам» — поэты боль ше тяготели ко Льву Ивановичу Ошани ну, прозаики — к Виктору Петровичу. Блестящий рассказчик, балагур, остро слов, 0 « любит и умеет быть в центре вни мания, и когда в ударе, окружающие, что называется, со омеху покатываются. Сидим в салоне, все в рборе. Лев Ива нович чаще всего при галстуке, подтянут, приветли'во сдержан, и разговор там у них свой, поэтический, о высоких мате риях. Поодаль другая группа. Виктор Пет рович в затрапезном свитерочке, из-под которого иной раз и родол рубахи выгля нет, грубоватым своим голосом ведеф од ну из историй, которых цепкая его память содержит в неисчислимом ьроличестве; во всяком случае, при мне он ни разу не пов торился; иногда сам не выдержит, рас смеется коротким отрывистым смешком, а мы уже обессиленно стонем и руками машем — хватит, дескать, уморил. Поэ тов взрывы нашего хохота сбивают с элегического настроя, они все чаще умол кают, прислушиваются к тому, что там «на семинаре .прозы» происходит, ^ я по од ному пересаживаются поближе. \И скоро компания становится единой, и в центре — Виктор Петрович, и уже, наверное, не просто вспомьинает, а вдохновенно импро визирует; многие из этих устных рассказов отольются потом в строки его прозы. Этот воистину божий дар человеческо го общения, свойство быть душой компа нии, вообще людского сообщества, не раз выручали Виктора Петровича, потому что таких, как он, уважают в народе за чест ность, прямодушие и веселый нрав, да полросту любят. Однако не все наше общение сводилось к зубоскальству. Были и ,серьезные разго-, воры, очень откровенные,' доверительные, словно бы один на один, разговоры ост рые, едкие — вспомните некрасовское: «Кто-живет без печали и гнева, тот не лю бит отчизны своей...» Виктор Петрович говорил что думал. Этим-то он и покоря* ет тех, кто с ним водится: всегда и везде, при любых обстоятельствах остается са мим собой, тем Астафьевым, которого мы давно уже знаем и любим — в разгово рах, в помыслах, в прозе своей. А то ведь иной как: говорит одно, пишет другое, и бог знает, что у него на уме, потолгу что не веришь ни тому, ни другому. Для меня же лич-ко Виктор Петрович — будь то в веселую минуту или же по- деловому серьезную — в сердцевине своей всегда представляется прототипом Сергея- Митрофановича, с упоминания о котором я начал эти заметки. Кончилась наша поездка по гостепри имной томской земле. Многое дала она каждому из нас: познакомила с прекрас ными местами, подарила радость общения с незнакомыми прежде людьми, показала лицевую и оборотную сторону нефтедо бычи — разве забудешь такое? Перед разъездом обменялись адресами, Лев Иванович и Виктор Петров.ич ода:рили нас своими кни.жка.\«(Ь, сделав на них друже ственные надписи. С тем и расстались. А я, вернувшись домой в Новосибирск, решил отдариться и послал Виктору Пет ровичу первую свою вышедшую в Москве
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2