Сибирские огни, 1984, № 5

заходили группами, выпивали, закусывали — и сразу же освобождали места для других. Сергей Алексеевич на ногах, держался крепко, хотя голова была словно в тумане и все окружающее воспринималось какими-то несвяз­ ными обрывками. Начальник участка водил его к себе в контору — во вторую поло­ вину вагончика: взял там у него паспорт, выписал нужные данные — и предложил получить причитающиеся Виктору по расчету деньги. Но Сергей Алексеевич от них отказался. — Я просто его друг,— сказал он.— Так что даже юридически... А вы тут готовили похороны, этот ужин... — Ясно,— не настаивая, спокойно завернул деньги в обрывок газе­ ты начальник.— Отдадим в таком разе Соколовой... Вечерний автобус уже ушел, и Сергей Алексеевич остался в Та- гулде, у Катерины, ночевать. Вещи Виктора Катерина уложила в небольшой рюкзачок, постави­ ла рюкзачок на диван. — Не забудьте взять,— тихо сказала она. — Зачем? — Я все выстирала, погладила...— Она всхлипнула. Сергей Алексеевич выбрал для себя только трубку, прокуренную, с обгрызенным чубуком, которой Виктор дорожил и которую ему пода­ рили где-то в горах Памира. Бумаг осталось мало — их Катерина с неохотой принесла из сенец. — Он просил все-все сжечь,— глядя в пол, сказала она.— Да я по­ скупилась: растопка хорошая... ^ Все листки были, вероятно, черновиками: с правкой разными чер­ нилами, с жирными вычерками, с какими-то каракулями на полях. Только несколько листков казались вроде бы исписанными набело. На одном в верхнем углу, эпиграфом, стояло: «Иди, юноша, куда ведут те­ бя твои глаза, слушай свои желания...» Катёрина, надев телогрейку, ушла убирать в вагончике и Сергей Алексеевич, оставшись один, устроившись полулежа на диване, читал все, что можно было разобрать. ) «В чужие города — в командировках, в отпуске, в поисках работы,— писал Виктор,— он любил приезжать утрами, когда не нужно было сра­ зу же, только с поезда или самолета, подолгу и почти всегда тщетно мотаться из гостиницы в гостиницу, когда ночь еще была далеко и когда всё — разные служебные учреждения, музеи и выставки, театры, кафе и рестораны — всё открывалось для него, как и для своих, местных, кото­ рых постоянный и определенный ночлег, как пуповина, привязывал и роднил с этим городом. Он чувствовал себя тогда гражданином вселен­ ной — и даже сумку с вещами, свидетельство его пусть малой, относи­ тельной лишь оседлости, оставлял он в камере хранения, и свободный, весь с собой, что ли, выходил на улицы, в потоки людей, машин. Он ред­ ко садился в трамваи, автобусы— разве лишь когда очень уставал или когда нужно было возвращаться назад по тем же местам, по которым он уже прошел, а чаще всего шел куда глаза глядят, плутал, отыскивал ориентиры. Так лучше и быстрее запоминался чужой город. Он мог часами лазить по какому-нибудь гулкому, заплесневевше­ му, зябко сырому замку, мог до сумерек одиноко проторчать у забро­ шенной, со странным тихим шелестом осевшей деревянной церквушки, или же, наоборот, с налету, с первых же шагов, втиснуться в шумную, сутолочную очередь за билетами на приезжую знаменитость, ввязаться в общие разговоры, споры, чтобы как-то зажить тутошней, сегодняш­ ней, жизнью — и еще мог пообедать в любой час и в любой, случайной, поманившей его запахами столовой или забегаловке: И лишь поздними вечерами, уставший, полухмельной от дневных впечатлений, заходил он в одну гостиницу, другую, расспрашивал о на- . личин свободных мест, и зачастую, потеряв надежду и уже просто ва­ лясь с ног, отправлялся или на вокзал, или на лавку в сквере, или еще