Сибирские огни, 1984, № 4

Песни северного народа о мироздании, о природе, о каждой ее живой части, песни о промыслах, о труде, о народной доле, о борьбе, о новой жизни... И в каждой - широкий, до всеохватности и одновременно пристальный взгляд влюбленный в подробность. И великое спокойствие светлого чувства. Озираешь море народного творчества сибиряков и еще раз убеждаешься в по­ стыдной ложности всех этих теорий, делящих народы на «исторические в неистори­ ческие», цивилизованные и дикие. Как будто культура и цивилизация— это только умение танцевать менуэт, пользоваться наемным трудом и вилкой да поверхностно знать грамоте! А ведь эвенку, орочу или якуту, обладателю и творцу жемчужин, подобных «Быку Зимы», показались бы не менее дикими нравы' цивилизованной Евроб пы с ее дурацким обычаем носить парики и кринолины, уродуя тело и разводя насекомых, с ее пошлыми и слезливыми рыцарскими романами! В архиве Г. Н. Потанина, хранящемся в Томском университете, есть хантыйская сказка-быличка, записанная священником П. Красновым на Васюгане. Повествует она о том, как одиностяк пригласил русского вместе охотиться. Русский согласился, и оии охотилисьвместе, как верные и дружные товарищи. И вот однажды идут они на промысел и видят, что с неба падают две какие-то бумаги. Русский поднял одну, развернул и говорит: «Это бог опустил нам с тобою по гра­ моте. Одну мне, а другую — тебе». И взяли они каждый свою бумагу. Русский свою спрятал под полушубок, а остяк посмотрел, что написано в его грамоте, и оставил ее на пеньке, намереваясь забрать на обратном пути. Когда они, отохотившись, проходили возле пенька, то грамоты там остяцкой Н е нашли, сколько ни искали. Только следы лося вокруг пенька. «-—Вот поэтому-то,— заключают обыкновенно остяки свой рассказ,— у нас и нет своей остяцкой грамоты... Ее лось съел...» Но жизнь закончила эту сказку иначе. Русский не утаил свою грамоту, он щедро поделился со всеми народами Сибири! И упоминаемый Пушкиным «ныне дикий тунгус» перестал казаться таким, по­ скольку никогда таким и не был. Не имея грамоты, он не мог многого сообщить о себе, он не мог свое духовное достояние сделать общим. А «небесная бумага» породнила нас, связала, слила культуры, сделав мир Пушкина доступным для народов Зауралья, а мир народов Зауралья доступным для русской души. И благодаря этому, этой единой, теперь уже «сибирской грамоте»—вечные пес­ ни тайги и тундры, гор и степей вливаются в нашу поэзию, обогащая ее, интерна­ ционализируя, придавая ей новые силы. Эти песни народов Сибири «расширяют пределы российской словесности», и «могущество Российское прирастать будет Сибирью» действительно и по-настояще­ му только тогда, когда наряду с освоением поверхности и недр земли будут осва­ иваться и глубины народного духа, будет осваиваться громадный культурный по­ тенциал народов, издревле населяющих родное Зауралье. ст. СЕЯТЕЛЬ 1980-1983