Сибирские огни, 1984, № 4

фиксированное в художественных образах сознание язычества, общее для опреде­ ленного этапа духовного развития человека. «Сибирская красавица» соотносится впрямую с базарными русалками и кра­ савицами, но укорененность ее в культуре такова, что она соотносится скажем и со стихотворением Шарля Бодлера «Гигантша». Как русалки наших базаров вызы­ вали приступы юмористического зуда у записных эстетов, так они же — эстеты — не оставили без внимания и эти стихи Бодлера, «Эпатирующий тон и парадоксальность стихотворения вызвали много толков и насмешек в мещанской прессе. Сонет спосрбегвовал распространению поверхно­ стной легенды о чудачестве Бодлера, заслонявшей подлинную проблематику его творчества»'. Однако, если мы не воспринимаем как эпатаж и парадоксальность восприятие земли в эпосе как распластанного женского тела, то почему стихи Бодлера, по­ строенные на этом образе и чисто орнаментальном его развитии,— воспринимаются как вызов и пр.? ГИГАНТША (перевод К. Д . Бальмонта) в оны дни, как Природа, в капризности дум, вдохновенно Каждый день зачинала чудовищность мощных пород. Полюбил бы я жить возле юной гигантши бессменно. Как у ког королевы ласкательно-вкрадчивый кот. Я любил бы глядеть, как с душой ее плоть расцветает И свободно растет в ужасающих играх ее, Заглянув, угадать, что за мрачное пламя блистает В этих влажных глазах, где, как дымка, встает забытье. Пробегать на досуге всю пышность ее очертаний. Проползать по уклону ее исполинских колен. А порой в летний зной, в час, как солнце дурманом дыханий На равнину повергнет ее, точно взятую в плен, Я в тени ее мощных грудей задремзл бы. мечтая,— Как у склона горы деревушка ютится глухая. Вот так, совершенно понятным и очевидным образом находятся в связи между собой различные по времени, языку, жанру явления культуры через обращенность их к мифу, эпосу, народному сознанию, эстетике дохристианского периода. В связи через, условно говоря, языческое видение мира, которому было свойственно почитать причину, а не следствие, которому было свойственно почитать существо, вещь, реалию, а не их идею, порою искаженно и затуманенно отражающую естественный неизменный миропорядок. Значительность картины «Сибирская красавица» (как и других лучших полотен сибирских самодеятельных художников), как убеждаешься, полнее выявляется при соотнесении ее с фольклором, эпосом, при наблюдении в ней элементов мифологиче­ ского сознания. И тогда взамен мелочного поверхностного удовольствия от угадывания фор­ мальных поисков и находок, рационального одобрения моментальных фотографий, выдаваемых иными профессионалами за живопись, за искусство,— наше псевдо- образованное высокомерие получает урок настоящего от народной живописи, полу­ чает безмерное здоровое наслаждение, пищу для несуетных размышлений, получает возможность восприятия целостности культуры, неделимости ее, неисчезаемости. Мы приближаемся к пониманию народности искусства, к пониманию того, что на­ родность — не конъюнктурное, а фундаментальное качество культуры. Ценность полотен, подобных рассмотренным, выше, еще и в том, что они иск­ ренни: содержание их адекватно личности художника. В этих полотнах нет или почти нет чего-то внушенного, привнесенного извне, чего-то существующею не в душе их авторов, а отдельно от нее. Уж здесь-то художник не пытается при помощи 1 Шарль Ё в А д а р. Ь^ваты вда. Я ,, Наука, ШО.