Сибирские огни, 1984, № 4
Взгляд из мира в стотысячном Б ердске-городе-спутн ике Новосибирска, на колхозном рынке 3 вещевом ряду, я увидел атарика. Он продавал картину Выяснилось - рисует с^м. Просил он какую-то незначительную сумму, она даже не запомнилась,-что-то рублей шесть или семь. А картина была интересная и сработана д о б р о т н о -н а жес ти, в рамке, видимо, оставшейся от исторически устаревшего портрета Сюжет картины был традиционен - олень в прыжке на фоне лесистых гор и восходящего над ними солнца. Но кто бы видел глаза этого неуклюжего зверя! Они сочились такой невыносим* тоской, смешанной с детским недоумением. Кто бы видел, как жестоко естественна была неуклюжесть оленя — ведь он прыгнул, будучи смертельно ранен! Кто бы видел краски восхода, с трудом протекшие через редкие и болезненные растения на голых горах! Эти краски были живой остыва ющей кровью оленя... Туман остывающих глаз покрывал все невеликое, тесное про странство жизни з в е р я— пространство самобытной, самодельной картины... Особенно сильно все это выглядело в торговом ряду, рядом с продающимися книгами, шубами, сапогами, среди кошелок с кроликами, мешков с поросятами, сумок со щенками, с модными дисками в приоткрытых «кейсах», с американскими джинсами, высовывающими свои клейменные зады из отечественных дерматиновых сумок... Я даж е подумал, что олень погаснет, потеряется где-нибудь в стандартной квартире. Он будет выглядеть там нелепо и дико, как крик настоящего раненого зверя при общей устоявшейся тишине семьи, взирающей на телевизор с программой «В мире животных» и попутно поедающей котлеты из «братьев наших меньших». А тут, на базаре, в гомоне и толчее, в купле-продаже — зверь жил свое послед нее мгновение страшно и бесконечно. Прыжок его бьял особенно напряжен, крик его не умолкал... Почему-то я не нашелся, чтобы разговориться со стариком, и купить картину я не решился. Мужества не хватило... Д а и куда бы я ее дел? Ну не пижонски ли выглядела бы она у меня в комна те? Ну не вызывающе ли? Она бы из предмета искусства в окружении чуждых ей вещей стала бы тут же предметом чего-то показного, неестественного, превратилась Зы в плоский «кич», напрочь уратив все то, что виделось и было в ней в морозный базарный день в Бердске... Потом, бывая на торжище, я искал старика, но больше встретить его не удалось.» И еще одно из ряда потрясений от самодельной живописи я пережил в уютном районном городке Новосибирской области— Тогучине. Одна из комнат местного музея посвящена далекому прошлому Сибири. Всем нам знакомы маленькие чудеса провинциальных краеведческих музеев: миниатюрные макеты домиков в разрезе — видно, как наверху в домике шла обычная непримечательная жизнь, а внизу, «в подполье»— стоял станок и печатал прокламации; маленькие ландшафты, жили ща первобытного человека, сцены охоты и пр., пр., и все это с хитрыми подсветками, с прелестью художественной наивности. Но оформление «доисторического зала» в городе Тогучине было замечательным по своей художественной убедительности, по впечатлению. Ей-богу, по меньшей мере надо увидеть мамонта, чтобы так нарисовать его! И не одного,' а целое стадо, и не просто так, а в пейзаже, в природе. Причем сила изображения состояла не в научной скрупулезности, не в биологической точности каждой шерстинки зверей и каждой степной травинки. Сила была в самом характере картины, в ощущении мощи мамонтов и их беззлобности, в ощущении их вели- чественн'ости и обреченности. На картине нет человека, нет ужасов и радости за гонной охоты,— но вся она как бы пронизана тем, что ученые называют «антропо генным фактором исчезновения мамонта». Более того, картина дышала силою еще и НЕ духовной, но уже и НЕ физи- чежой. Точно нечто витало над округлыми спинами мамонтов и меж их таежных боков. Это НЕЧТО, видимо, складывалось из колорита мягкой охры с . голубовато- 143
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2