Сибирские огни, 1984, № 4

Это стихотворение больше, нежели просто этюд юношеская фантазия с злемен- тами северной экзотики — снега, льды, чумы, нарты, шаман... В этом стихотворении присутствует, как главный содержательный момент, кос­ мизм мироощущения, живое чувство великих (как бы теперь сказали — глобальных) перемен, происходивших в тогдашнем мире. Мамонт — символ древней вселенной, древней веры — воскресает, но, по убеждению поэта, ему теперь уже нечем питаться в душах людей. Мамонту, издревле воплощавшему идею мироздания, не находится места ни в сердцах людей, ни в мире. Мир стал иным — непомерно раздвинулся в своих пределах, однако же и в этом, безмерном, мире . нет места для прошлого, старого. Места не осталось, как не осталось у людей никакого чувства к старой вере, кро­ ме отторгающего ужаса и непреодолимого страха перед мамонтом — призраком, воплотившим жуткую возмоьжность остаться в старом быте и старых закостеневших зависимостях от ритуала. Все стихотворение — развернутая метафора той внутренней борьбы старого ми­ ропонимания — «мохнатого призрака древних поколений» и пришедшего к «само­ едам» нового, неведомого им социального порядка. «Рассказ о мамонте» несет на себе не только внешние знаки обращенности рус­ ской литературы Сибири 20—30 годов к жизни коренных народов Зауралья, но еше этот рассказ своей идейной, эмоциональной установкой весьма точно вписывается в тогдашнюю линию журнала «Сибирские огни»— линию глубокого внимания и последо­ вательной разработки тематики и материала жизни народов бывших окраин Российской империи, линию активнейшего художественного освоения фольклора аборигенов Сиби­ ри. Стихотворение Владимира Вихлянцева ложится горсткой земли в то поле, на ко­ тором впоследствии выросли такие мощные произведения, подытожившие этот этап освоения сибирской темы, какими стали роман А. Л. Коптелова «Великое кочевье» (1934 г.), «Песни Алтая» И. Е. Ерошина, «алтайские» поэмы и стихи Ильи Мухачева, фольклорные труды и роман «Большой аргиш» Михаила Ошарова... Поэтика Владимира Вихлянцева этой поры несет на себе и 'отсвет несколько ус­ ловного, романтического, джеклоьндонского взгляда на Север. Национальный мате­ риал видится еще не изнутри, как это будет у Ерошина, Ошарова, Коптелова, а со стороны, извне. Пока что в обращении к национальной теме главенствует привычное, заданное образное видение, но вот сама метафора — воскресение мамонта и его движение, вызывающее недоуменный страх,— несомненно точна. Это, скорее всего интуитивная попытка посредством обращения к древнему мифу поставить острейшую проблему современности. Причем не прямолинейно, а диалекти­ чески, выделив в борьбе старого и нового сложные и противоречивые вза- и.чосвязй. Столь же неповерхностное звучание получают и другие стихи того времени, где миф берется не с декоративно-экзотической целью, а как следствие органического чувствования особенностей именно сибирского духовного простран­ ства, взбудораженного переустройством мира... Мифический мамонт — прародитель и зиждитель глубокой древности с течением исторических времен, с перетеканием мифа в эпос и фольклор, переосмысливается на­ родами Сибири в б ы к а , о л е н я , гигантскую р ы б у , сохраняя при этом свои родовые черты и часть мифологического значения. В этих новых обличьях мамонт становится героем не только имеющихся в моем собрании хантыйских преданий, . ненецких ритуальных текстов, мансийских легенд, но и великолепных современных стихотворений, таких, как «Бык воспоминаний» Леонида Николаевича Мартынова. Северные народы — ханты, манси — сохранили много быличек о мамонте, в кото­ рых он выступает существом, живущим в воде — озерцах, реках, и ассоциируется с (игантским ершом или щукой. У манси мамонт тоже живет в воде, однако он наделен оленьими рогами, а порою еще и имеет перья, отнятые в бою у сказочной птицы Тоулынг-Карс. У оленеводов-ненцев мамонт почитался прародителем черных оленей, а шаманский бубен выступал в роли оленя, оживлялся в процессе специального ритуала, носил шамана в мир богов и духов, мог стать заместителем реального оленя и быть принесен в жертву. В Туве, Хакасии, на Алтае ма.монт, как таковой, упоминается в текстах камланий, наряду с другими преаками-покровигелями, причем уже и в этих текстах мамонт 132