Сибирские огни, 1984, № 4

Очень близкое тому состояние — и недоумение, и радость — пе-. режила я сейчас, держась за решетку забора. И тут я ощутила голод, сумасшедший, как приступ боли, и опять с удивлением вспомнила, что уже испытывала однажды такой голод. Только однажды, хотя голодала в юности много, бывало, по несколько дней, и тогда кружилась голова, лезли в глаза витрины, полные еды,— в те времена в витринах можно было увидеть и кольца колбасы и пестрые окорока. А каких только продуктов ни несли в авоськах прохожие! Слоняясь по улицам, чтобы не быть дома, где хозяйка квартиры пыталась подкормить меня, я только и видела, что эти авоськи и витрины... И все-таки это был не настоящий голод. Тог страшный, болючий голод я испытала позже, в клинике, родив сына. Только что после долгих мытарств врачи заставили его крикнуть, а значит — жить, только что, покрытая ледяным потом, вся в капель­ ницах и шприцах, я открыла глаза — и тут нахлынул на меня такой свирепый голод, что я поразилась этой новой одуряющей боли. Поче­ му, откуда, зачем? Что это — призыв к действию, знак того, что судь­ ба пощадила меня и на этот раз, а все остальное зависит уже от меня самой? Или это простые, как мир, инстинкты, которые иногда прояв­ ляют себя особенно остро, а присутствуют в нас всегда, доставшись в наследство от правеков? Я пошла влево, держась за забор, волоча сумку с гостинцами. И через несколько минут оказалась в лесу, шелестящем, живом, пре­ красном. Пурга осталась за спиной, и от ее гудящей карусели еще кружилась голова. Вот спуск, мосток через речушку, подъем на гору — все сквозь невидимые, но спасительные березы и сосны — и уже сия­ ние впереди — дом сторожа, а в одном из дачных переулков и наш домик. Если не отключили электричество, согрею чайник и немного полежу, отключили — полежу все равно, влезу в спальник, согреюсь. И вдруг — а ключ? И уже завертелось в голове, что ключи остались в другой сумке, и в дом не попаду, а идти к сторожу совестно,—■ а рука, озябшая, непослушная, расстегивает слипшуюся от снега мол­ нию сумки, шарит в карманах. Мне сегодня просто везло: ключи были. ...Пока грелся чайник, грелась и я, сняв мокрую от снега одежду и устроившись на коротком, пахнущем мышами диванчике, свалив на себя все одеяла. Мыши, наверное, чувствовали приход зимы лучше людей, потому что давно уже окупировали домик и деликатно ели на кухне кое-что из припасов: семечки с подсохшей шляпки подсолну­ ха, пряники из коробки, оставленные на столе помидоры. Чуть при­ выкнув к моему присутствию, мыши зашуршали, забегали по углам; шорох рыжих лапок вместе с пением чайника — на мороз — усыплял меня несказанно сладко. Спать, конечно, было нельзя. Уж Люся и Женька давно меня не ждали, а дома ждут. Хуже всего, что я не оставила, по обыкновению, записку, и муж, вернувшись из спортзала (ох, уж эти его тренировки! — когда-то я сказала, что мечтаю умереть в тот день, когда у него тренировка, чтобы хоть этим досадить ему), и сын, набегавшись с ребятами, бродят по квартире, скрывая тревогу, в пятый раз подогревают ужин и время от времени задают один и тот же вопрос: а мама не говорила, куда пойдет? Сейчас попью чаю, погашу свет, замкну домик и пойду в обрат­ ный путь. Только сначала срежу последние, оставшиеся в живых, пунцовые астры. Освобожу сумку, суну туда букет и потопаю. Пока доберусь до городка, пурга стихнет, в городке все высыпят на улицу любоваться снегом — все-таки первый в этом году. И я обязательно встречу Сан Саныча, почему бы и нет? — времени будет немного, ча­ сов одиннадцать, а городок засыпает поздно. Обязательно встречу. Он заметит цветы в сумке, сразу все поймет — с цветами у нас можно идти только из сада. И вместо своего обычного «Добрый вечер!» он скажет испуганно: «Неужели вы из лесу?». Мы не настолько знакомы,