Сибирские огни, 1984, № 4

А сейчас ничего не происходит, все тихо, мирно, он на озере, среди своих, вот только эта женщина — он не разберется с нею. И это мучает его, делает несчастным, по-настоящему сильно, больно. Он вдруг начал понимать, что действительно нелегкая штука — быть несчастным, обойденным, да еще чувствовать, что кто-то рядом знает о тебе больше, чем ты хотел бы. От этого возвышенность покида­ ла его, и он уже не мог быть крепким, злым и веселым. Было бы легче, если бы Тини сказала; — Да, это я, Тини. Но все прошло. Я не простила тебя. Упреки, дерзость, оскорбление — все вытерпел бы сейчас от нее. Только бы показала, что узнала его. Только бы не эта непроницаемость! Он захлебывался в ней, тонул, а Тини взглядывала доброжелательно на него, и не было в этом взгляде ни капли спасения. Даже сейчас, когда они были одни. — Я прошу, расскажите о себе... — Что говорить-то? — Мне все интересно. Я же писатель. Она взглянула на него, привычно передвигая чашку на блюдце: — Так ведь это, может, для кого и диковинкапи сат ель ... У него замерло сердце. Действительно, для нее это не диковинка.„ — ...а мне все одно: писатель или конюх — кабы человек как че­ ловек. Сердце у него упало, и он снова искал вопрос, тот самый, который наконец выведет ее из равновесия. — Вы такая нездешняя... Как на ферме работаете? — Так работу не по рождению находят, а по душе. Руки ее то мелькали перед ним, то лежали спокойно, на пальцах сверкали камешки, как глаза ящерицы. — Отуда у вас эти перстни? В деревне таких не найдешь. — Я ведь из города. Там их и купила. — Купила?...— он поперхнулся. Уж он-то отлично помнил, когда и как он их дарил ей и как она им радовалась. — И дорого же вы заплатили? — спросил он, уже злясь, проклиная себя и ощущая в груди обиду и тоску. — Нет,— сказала она резко вдруг, сузила глаза, сжала губы, а потом, не торопясь и не разжигаясь, продолжила самую длинную фразу за все эти бесконечные болючие дни: — По дешевке они мне достались, мужик на квартире у меня стоял, деньги в карты продул, уехать не на что было, вот и продал их мне. — А мужик какой был? — спросил он, пьянея от чего-то непоправи­ мого и едкого.— На меня он не похож? — С чего бы? — сказала она, глядя на него, словно вливала ему внутрь эту жгучую едкость.— Мужик как мужик. Водку пил, баб любил, в карты играл. К морю отдыхать приехал откуда-то. Не помню всего, давно было... А перстеньки по душе пришлись, вот и держу их при себе. Он встал, но уже у двери оглянулся: — А перстни у него откуда? Они дамские. — Знать этого не знаю. Из кармана доставал. Да и то, украл, мо­ жет, у какой... Она убирала со стола, в молчаливом мире слышалось только тоненькое позвякивание посуды. Он уходил к пристани и знал, что получил за все сполна. Записка М етель началась н еож иданно и рано: на месяц, а то и два рань­ ше положенного. Д н ем ещ е сияло солнце, но с работы я шла уж е под зябким ветром, скользя новыми сапогами по мокрому асфальту. С а­ поги жали, от боли в ногах бол ело сердце, и все было скверно; бегу- П 8