Сибирские огни, 1984, № 4

папку с черновиками, ручку — и сразу все стало на свои места, привыч­ но, впору, только дыми трубкой да пиши. Но писать еще не хотелось. Надо было отдышаться, побродить по деревне, здороваясь со старухами и задирая мальчишек, порыбачить с Василием, заглянуть кое к кому. Эх жаль Тоня уехала, а то бы вспомнить ту единственную и последнюю ночь — шальную, с бешеным ливнем, с испуганными, счастливыми девичьими глазами... Какие у нее были волосы! — лились с его плеч, когда он нес ее от двери, а по­ том мерцали, рассыпанные по подушке, как озеро под луной... Новости были обычные, деревенские: кто помер, кто уехал в город... Зной уже улегся, но ехать рыбачить было еще рано. Выпив холодного молока, они с Василием сидели во дворе. — Может, к Алене зайдем? Почаевничаем... Я не говорил? Приби­ лась к нам одна, из города, Алена. Живет у Петровны в избе. Сразу у нее поселилась, а Петровна померла — она так и осталась там. — Что делает? — На ферме. Приехала когда, худущая вся, какая-то не наша, А вот прижилась, пообвыкла. — И что ж, на чаек к ней ходите? — Всяко. Кого и привечает. А что? Баба молодая, поди, не грех, а? С нею душа покой приобретает. У нас уж так о чем и говорят — ну, хорошо, как у Алены побывал. — А бабы как же? — Так они ж первые и бегают туда. За советом, или язык поче­ сать. Изба Петровны подальше от озера стоит. Ветер над ней меньше сквозит, и пахнет здесь лугом. Шли они с Василием не торопясь, и на крыльцо взошли без цере­ моний, и дверь в сенцы отворили, а в избе женщина у плиты возилась. — Здорово, Алена. Вот родича своего привел, знакомиться. Пока Василий это говорил, пока женщина шла навстречу, он вгля­ дывался в нее, чуть не крича — Тини! — но от неожиданности совсем онемел, и пошел вслед за Василием в горницу, ничего не понимая. Василий уже гудел что-то о его бродяжничестве и, кажется, что-то о Тоне, но он не останавливал говоруна, неловко улыбаясь, светски благодарил хозяйку, когда она подавала чашку, и глядел на нее мель­ ком, боясь взглянуть в упор и желая этого. Черт-те что, говорил он себе раздраженно. Мистика. Откуда ей здесь быть? В жизни он не попадал так врасплох. Он, который, как зверь, был всегда начеку — и этим гордился! — сидел сейчас растерянный и по­ давленный, украдкой поглядывая на женщину, узнавая и не узнавая ее. Вот шрам над губой — она. Ее приходилось убеждать, что с ним она трогательнее, улыбчивее. Вот вихор надо лбом — прическа изменилась, вместо копны зави­ тушек, с которыми она возилась по утрам,— волосы узлом на затылке, а вихор на своем месте, ни пригладить, ни приколоть. Вон же перстеньки на пальце, рядышком, как глаза ящерицы. Он привез их ей со своих дорог — сначала тот, вишневый, а потом сире­ невый, спасибо, что не спросила, где он их взял, а только обрадовалась подарку, особенно тому, сиреневому, и когда-то призналась, что верит в особую власть колечка над нею. Тини, господи, Тини — та и совсем другая сидела сейчас перед ним за столом. Нет уже неловких острых локтей, надломненности в голосе. Сидит спокойная, в глазах мягкий свет, и глядит на него без тревоги и узнава­ ния, просто глядит и все, как на чашку, на огонь в печи, на Василия.