Сибирские огни, 1984, № 4

вершенных гадост'ях и о высоких минутах, и так себя выхолащивал п опустошал перед этими глазами до утра, пока не очухался и не успо­ коился. А потом спокойно, как что-то решил, мазнул кистью прямо по глазам и долго водил туда-сюда, пока ее длинная голубовато-серая фигура не скрылась под слоем бурой краски. Наверное, это было омер­ зительно со стороны — замазывать глядящее на тебя женское лицо, но слава богу, никто этого не видел, а я был спокоен и омерзения не ощу­ щал. Я снял холст и сунул его за шкаф, и долго ничего не делал, а время 1ПЛ0, наброски .моих «Сейнеров» покрылись пылью — и всем стало казаться, что я или спятил, или сдался окончательно и отступил. Но в один прекрасный трезвый день я вытащил холст из-за шкафа, очистил, загрунтовал по-новому и сделал на нем теперь уже знамени­ тый «Прибой». Собственно, с «Прибоя» и началось везение, так что злые языки даже стали поговаривать, что выпытал Костя Исаев у ка­ кой-то старухи тайну трех карт, но старуху не прикончил, а возлюбил, вот та и облагодетельствовала на полную катушку. Мне иногда и са­ мому чудится в моем везении какое-то колдовство, но я стараюсь эту тему не муссировать, будто боюсь проболтаться о чем-то, что и мне самому неизвестно до конца. И еще боюсь хоть в чем-нибудь нарушить сложившиеся отношения с Зинаидой. Но сегодня что-то изменилось во мне. В первый раз мне стало не по себе, когда вспомнил, как мазнул кистью по глазам. В первый раз усомнился — надо ли было? Та, призрачная, на полотне, вдруг связалась с этой— живой, лежащей в траве,— защекотало в носу от стыда и жалости. Прислонясь крепче к твердому, как камень, стволу груши, ощущая спиной ее теплоту, я стал вглядываться в женщину, никогда не при­ надлежавшую мне — не от нелюбви или нежелания, а из боязни на­ рушить странную связь между ее безгрешностью и моими удачами. И теплое, уходящее в закат солнце перед глазами, и теплый ствол живого дерева за спиной, и теплая тишина пустой поляны — все так утешало меня, дарило такой покой моей душе — не то чтобы истерзан­ ной, но всегда прежде суетящейся,— что я как в дреме предался мечта­ ниям о нашей с Зинаидой судьбе. Как хорошо, думал я, что это не произошло прежде — где-нибудь при случае до.ма , ну, хотя бы на ее чердаке или в моей мастерской, или в тети Валиных апартаментах. Как хорошо, что мы приберегли это для сегодняшнего дня, для этой поляны, откуда Зинаиду увезли когда-то маленькой девочкой и куда она верну­ лась любящей и любимой женщиной. Конечно, я люблю ее, и она любит, хоть и пытается забыть об этом все годы. Конечно, наша любовь не для того пошлого изнуряющего мира, в котором мы вертимся, не для случайных встреч с упреками и изменами. Наша любовь для этого сентября, для этого благостного дня — и благость его продлится и завт­ ра, когда мы откроем глаза, и вечно. Как я не мог понять и почувство­ вать раньше, что удача моя не в тех похвалах, что начались с «Прибоя», а в том, что эта женщина вообще родилась на белый свет и выбрала ме­ ня, давно и навеки, меня единственного — не мучая и не обременяя меня своим выбором. И мысли были так утешительны и счастье так велико, и сам я казался себе таким чистым и вечным, что я сидел и шептал; отныне и навеки, отныне и навеки, отныне и навеки... Солнце стояло совсем низко, блики ложились яркие, почти резкие. Трава, наверное, много раз скошенная за лето, отрастала в последний раз, к хорошей погоде цвели одуванчики. Прилетела и села на руку Зинаиды тоже, наверное, последняя в этом году бабочка, коричневая, с белыми и черными прожилками, как будто листок поздней осени. То складывая, то раскрывая крылья, бабочка сидела чуть ниже локтя ле­ жащей в траве оголившейся Зинаидиной руки — и рука не дрогнула, не шевельнулась от прикосновения цепких лапок. Травинки тоже каса­ лись загорелой кожи — но и это прикосновение не будило руку. Солнеч- и з 8 СиОирскне огни Нк 4