Сибирские огни, 1984, № 4

ные листы изабеллы, отчего комната по утрам была вся узорчатая, а днем темноватая, прохладная. После наших дневных хождений мы добирались сюда пыльные, распаренные еще жарким солнцем, со стянутой от соленой воды ко­ жей, мылись во дворе в душе, разогретом все тем же солнцем, во дво­ ре и ужинали, сидя на скамеечках у низенького стола, а тетя Валя вы­ носила нам из натопленной летней кухни то вареники с осенней (ре­ монтантной,— говорила она) малиной, политые сметаной или медом, то икру из печеных баклажанов, то жареных, припорошенных укро­ пом головастых бычков. Есть не хотелось, но тетя Валя умела угощать, и скоро мы валились, объевшиеся, каждый на свою кровать — Зина­ ида слева, я — справа,— и, говорили лениво и недолго, и засыпали слад­ ко. Какой уж там был, господи, секс или какие рисунки — только на эти две вещи и наложила Зинаида вето перед отъездом, и теперь я по­ нимал, почему она это сделала. Блаженная усталость овладевала на­ ми и уносила в сон, как в дальнее и счастливое плавание. Неделя иссякала. И когда, казалось, я все уже увидел и испробо­ вал в этом городе, полюбовался всеми красками моря: от дымчато-ро­ зового утром до охристого по вечерам, от лазурного до густо-зеленого днем, когда понюхал все цветы на клумбах и исколол ноги на созрев­ ших прибрежных репейниках и каунцах — наверное, нет более ковар­ ных колючек, чем эти, шипастые бомбочки на песке,— тогда Зинаида сказала; — А сегодня пойдем далеко-далеко. В самое мое детство. И мы отправились пешком через весь город и очутились в бес­ крайних яблоневых садах, попали в контору совхоза и получили офи­ циальную бумажку — пропуск на дальний третий участок. Сначала мы страдали от пыли, мух и машин. Но чем дальше вела нас дорога, тем меньше машин проносилось мимо, тем каменистей и круче было под ногами, тем шире и краше простор пестрых квадратов осенних садов. Несколько раз нам встречалась речка — Кальчик,— называла Зи­ наида одно и то же имя, хотя выглядела она по-разному: то успокоен- но лежала в густых камышах, то разливалась широко, белела утиными стадами, выплескивалась на истоптанную черную землю вокруг, то таинственно журчала тонкой чистой струей среди камней и верб­ ной тени. — Слушай,— говорил я Зинаиде,— хорошая речка. Почему ты ее никогда не рисуешь? — Что ты! — смеялась Зинаида.— До нее еще расти и расти. Если бы все так просто... —А здесь постоим,— сказала Зинаида в самом неудобном для стояния месте, на осыпающейся тропе, прямо среди крутой горы.— Это мое любимое дерево. Дерево росло наклонно; старость и крутизна тянули его вниз, но какая-то сила удерживала в камнях бугристые корни, гнала по черно­ му стволу соки — и оно жило. — Эту абрикосу,— сказала Зинаида по-местному, в женском ро­ де,— я люблю весной. Весна здесь плохая, пыльная, ветреная, и самое в ней красивое — когда цветут абрикосы. Темные ветки, шершавые, безлистые — и на этом темно-тончайшие розовые лепестки, цветки яблони в сравнении кажутся мясистыми лопухами,— она опять рас­ смеялась и легонько тряхнула ветку, желтые листья посыпались нам на голову, не обильно, но стремительно легли на землю, прикрыли, ее и украсили. Мы спустились вниз, оттуда еще раз взглянули на дерево: оно ви­ село в воздухе, желтело в голубом небе, и уже не старость его броса­ лась в глаза, а живописные изгибы веток. — Смешно,— сказала Зинаида,— но эта абрикоса научила меня 108