Сибирские огни, 1984, № 3

■ьшх в журнале «Библиотека для чтения» в том же году, о любви. Все они выдержаны в романтическом ключе и говорят то о не­ сравненных качествах женщины, то о дол­ гой разлуке, то об отчаянии, так как при­ шел «всему конец». Вот каков их домини­ рующий характер; Всему конец! Всему: и сладостным мечтам, И чистым радостям, и благостностным снам, И ожиданьям, и восторгам, и свидайьям, И дружеским дарам, и дружеским посланьям... Всему конец, всему... Отныне жизнь моя. Как искра от кремня, как молнии струя. Померкнет в дуншой мгле раздумья и стенанья. Стихи гладкие, неглубокие, частенько рас­ считанные на эффект. Но сами но себе чув­ ства искревиие. они ощущаются даже за внешне красивой оболочкой. И называются они не без расчета «Храм в пустыне», «Все­ му конец» и т. п. Из этого можно заключить что переход к. реализму у Александрова протекал долго, мучительно и не всегда осознанно. III Теперь, когда поэма, а вернее, драма в стихах «Якут Манчары» известна нам не по переработке ее Н. Ф. Борисовским, мы ■можем, наконец, оценить ее по достоинству, хотя и опубликована всего лишь ее вторая часть, второй заключительный, акт. Этот акт дает ясное представление и о форме и замысле произведения, и о характерах дей­ ствующих в нем лип. Предполагалось, что драма написана меж­ ду 1852—1855 годами. Публикатор ее Ф. Сафронов свидетельствует, что в «сох­ ранившейся машинописной копии второй части имеется замечание, воссоздающее, ,по-видимому, запись автора; «Писано в сен­ тябре 1852 года в Иркутске». Тут же дана отсылка на Государственный архив в Яку­ тии. Манчары — историческое лицо, о нем по­ явилось немало специальных исследований, его деятельность нашла свое отражение в якутском фольклоре. В основу сюжета драмы положены подлинные события. Сох­ ранились документы, свидетельствующие, что Александров встречался е Манчары, в качестве стряпчего пытался даже облегчить его судьбу, равно как и судьбу его товари­ щей. Таким образом, обобщения Александро­ ва носят характер исторически достоверного свидетельства. Исследователь якутской литературы Н. П, Канаев первым изучил драму еще по руко­ писи и отметил, что «бытующие в народе фольклорные образы Манчары по своему содержанию близки к образу, созданному Александровым. Это соответствие как раз и указывает на историческую достоверность содержания народных преданий о Манча­ ры». «Значение поэмы,— пишет далее ис­ следователь,—...заключается в том, чтор ней впервые вдохновенно воспета борьба якут­ ской бедноты против тойонского гнета. Ав­ тор поэмы развеял созданное официальными судебными документами того времени лож­ ное представление о разбойнической сущно­ сти набегов Манчары и его товарищей на тойонские усадьбы. Царским чиновникам, защищавшим ин.тересы крупных собственни­ ков, невыгодно было поддерживать социаль­ ный характер этого движения...» ‘ Собирал легенды о Манчары и классик якутской литературы-—А. Е. Кулановский. В них часто социальные мотивы, дух про­ теста против тойонов .и русской полицейской администрации приглушены, тем не менее во вступлении к «Приключениям Манчары» сказано: ■«Своими протестами и заступничеством за угнетаемых он , вооружил против себя всемогущего Чочо, который возненавидел, «молокососа» от всей злобной души и ждал .только случая не только проучить Манчары, но н окончательно сгубить его» Чочо подло- предал Манчары, который грозился отомстить ему, убить, но так и не мог этого сделать, «Ни одного случая убий­ ства им человека не было, хотя были люди, которых должен был убивать из мести или ради самозащиты»,—повествуется в легенде. Тут же подчеркивается, что он, «будучи на воле, грабил исключительно богатых, бедня­ ков не трогал, а при случае благотворил им».. В легендах, записанных А. Е. Кулаковским, Манчары предстоит человеком красивым, смелым, полным благородства. Александров создал сложный, психологи­ чески наполненный образ народного героя. Первая же сцена второй части драмы — встреча Манчары с сестрой после долгой разлуки— передает весь накал страстей, который владел ими. Сестра ждала брата, но ждала со страхом: простит ли 08 ее, если она стала и рабой, и женой разорителя их семьи тойона Боро- гона? Сбежавший с каторги Манчары, узнав об этом, возмутился, он не находит для сестры никаких оправданий, обрушивает на’ нее град тяжких обвинений; Безумная распутная девчонка. Презренная наложница-раба Богатого почетного злодея И палача семьи твоей родной... VКак смела ты злодею Борогону Отдать себя на жертву и об нем Мне говорить как об отце родном? Как смела ты забыть, что он ограбил Отцовское наследие у нас. Мать умертвил, меня подвел под плети И в каторгу упрятал, как в могилу, А на тебя надел ярмо неволи И кровь твою сосет, как смрадный гад... Горе Манчары, как видим, безмерно, тем более, что он на самом деле любит сестру. Однако он в недоумении: что с нею сталось, почему она — мать сына Борогона? Алексан­ дров с первых же строк дал почувствовать читателю-зрителю драматизм сложившейся ситуации. Сестра настаивает на своей неви­ новности перед братом и семьей, уверяет его, что она «по совести и сердцу» не любит Борогона и, как врага по вере, ненавидит, но она молода, ей «отрадно жить» даж е в нищете и рабстве, а теперь и надо жить, по­ тому что она мать, у нее растет любимый ею рын. Она отвечает брату на его обвине­ ния с немалой силой человеческого достаин- ства: Поступок мой, мой грех пусть судит бог, Но ты меня, как брат сестру родную, Своей любви и дружбы не лишай. ' Н. П. К а н а е в . «Русско-якутскне литера­ турные связи». М., 1965, с. 37 и 42. ^А. Е. К у л а к о в с к и й . Научные труды. Якутское книжное издательство, Якутск, Ь979, с. 216 и далее, с. 224.