Сибирские огни, 1984, № 3

тельно говорить о Словцеве можно было не после 1828 года, когда вышли его «Письма из Сибири», а вероятнее всего, в 1838 году, когда появилась его первая часть «Исторического обозрения Сибири». «Сибирский патриотизм» Словцева был подхвачен Александровым так же реши­ тельно, как несколько позднее сделали это на другом этапе исторического развития России Потанин я Ядр'инцев. И выражен этот патриотизм Александровым энергич­ но, убежденно и пламенно: «Друзья добра, друзья чести и славы нашей величавой девственницы! Прислу­ шайтесь к ее сердечным ощущениям, к ее таинственному шепоту, к быстрому__ ж ар­ кому биению ее пульса! Помогите ей про­ изнести роковое сл'ово «люблю». Понимае­ те, она, наша колоссальная Сибирь, созре­ ла для любви к мысли и глаголу и сама желает мыслить и говорить о самой себе!» Таков накал этой, по существу, трибун- ной речи. Неизвестно, была ли программа пред­ ставлена по инстанциям — генерал-губер­ натору, правительству, но совершенно оче­ видно, что с такой программой газета не могла быть .разрешена ‘. «Воздушный гарантас» написан иначе не только потому, что это «путевые впечатле­ ния», а не «программа»; спустя десятиле­ тия автор проникнут еще и другим, от­ нюдь не радужным настроением. «Я гру­ стил,— пишет здесь Александров.— Р аз­ мышления, и размышления серьезные, о предстояще'м мне путешествьии в темное за­ холустье Восточной Сибири, в отчизну якутов, тунгусов и камчедалов обдавало меня холодным потом. Я был одинок, мне сопутствовал человек, для которого на объеханном им белом свете не было уже ничего интересного или, справедливее ска­ зать, для которого все йиденное им было уже не больше и не меньше как трын- трава, кроме омулей, пекинского шелка и кровяной говядины; он бесчеловечный, хо­ лодный космополит, до того равнодушный и невнимательный ко всему, даже к буду­ щей судьбе человечества, что во время моего отсутствия изорвал на обертку куп­ ленных им рюм'ОК и стаканов приобретен^- ный мною с таким трудом драгоценный фолиант о путешествии посла Шарыгина к царю Алтыну и об ь;(ткрытии нового трак­ та по юго-восточной полосе Сибири вплоть до границ Китайской империи. Мне было грустно...» Здесь различен • не один стиль, что можно объяснить различием жанров, раз­ лично само содержание, различны направ- ’ Ссылка на республиканскую Америку была настойчивой' «Кто хочет видеть чудеса, как бы моментально созданные гением человека, тот дол­ жен побывать в Америке: последнее чудо ему представится в дебрях Канады; там он увидит меднолицего ирокеза, сидящего перед очагом прародительского шалаша своего с листком поли­ тической газеты. Образованный дикарь подаст руку любопытному путешественнику и после обычных приветствий спросит его* «Здоровая ли ваша старушка Европа? Что поделывают цари ваши? Скоро ли проложат воздушную дорогу с берегов Темзы на берега Ориноко? Сценка жи­ вая, будто непосредственно подсмотренная. А не побывал ли Александров в Канаде, он не раз писал, что плавал, «попирал стопою Восточный океан»> ленность я пафос. Убеж-ченность и насту- пательаость «программы» сменились скепсисом .и неудовлетворенностью. То автор говорят .о своем одиночестве, то набрасывает портрет равнодушного ко всему косм.ополита, а если пишет о человеке «с верным взглядом на предме- ты» (о ссыльном якутском уроженце), то тут же замечает, что «он был растревожен и д а ­ же озлоблен, но чувство это скрывал как сердечную тайну», так как «в нынешнее время надобно говорить с большой осто­ рожностью». Склонность автора к едкому юмору, к реалистическому рисунку обна­ руживается в «Воздушном тарантасе» со всею очевьидностью. Сейчас нет возможности выстроить все, созданное Александровым, в хронологиче­ ской последовательности. Даты под про- изведениям.и проставляются приблизитель­ но возможные Это относится и к стихам. Его тетрадь, озаглавленная «Сибирская поэзия, 1828— 1852», до .сих пор полностью не известна. М.. Азадовский опубликовал ■из нее целиком не более десятка стихотво­ рений и частично, выборочно использовал (тоже не более как из десятка произведе­ ний) в своей статье. Однако М. Азадовский, а за ним И Ю. Постнов прослеживают эволюцию поэта от романтического вооприятия дей­ ствительности, от надежд на лучшее бу­ дущее к осв'обождению от иллюзий, к разочарованию я тоске. «|В лирике же его ^ появляются и начинают звучать все силь­ нее и сильнее ноты скорбного раздумья, скептицизма,- разочарования, отреченья от былой романтики, принимающей характер своеобразной мировой скорби, но в про- . винциальном масштабе» Ю. Постнов, во многом соглашаясь с М. Азадовоким, раз­ бирает творчество Александрова в разделе «От романтизма к реализму». Категоричен был Н. ЯдриАцев: «Он имел несчастье быть последователем школы Марлинского и, познаком.ившись с Бестужевым в Якутске, окончательно отдался его влия­ нию. Поэтому все его произведения стра­ дают вычурностью языка» Но понятие «школа Марлинского» конкретно, потому ^ требует основательной аргументация. \ Александров ведь еще и современник Жуковского и Пушкина, стихи которых он любил, читал и перечитывал, заучивал наизусть, как сообщено об этом в «Воз­ душном тарантасе». И Пушкин, как известно, пережил «романтический период», его «южными» поэмами в начале 20-х годов зачитывались многие, оообенно молодежь. Александров шел не за одним Марлинским, это было веяние временя. Другое дело, что он, как и многие тогда, не мог столь стремительно, как Пушкин, перейти к реализму, но он, несомненно, и в прозе и в стихах шел к реализму, об этом свидетельствуют и лирические стихи, как «Сибирская мелодия», «К Енисею», «Последняя весна», «Ангаре» и другие, не гов.оря уже о пьесе «Таежный карнавал» и о драматической поэме «Якут Манчары». «Элегия», написанная на смерть А. Бе- стужева-Марлинского* в 1837 году, конеч- ^ •м. А з а д о в с к и й , Указ. соч., с. 148—149. ' См. «Литературное наследство Сибири», т. к Новосибирск, 1980, с. 89—90.