Сибирские огни, 1984, № 3
ьшна, а промышленнику надо, чтобы он не зависел от торгашей и бюрократической системы управления, мог свободно произ водить достаточное количество хлеба для продажи его рабочим золотых приисков. Мужика «зорит гостиный двор», но «огра- ничить мы не вправе торгашей, не вправе . изменить систему барышей». Порочность системы Александров видит и беспощадно ее высмеивает. Конечно, Александров знал и образован ных сиоирских купцов, которые были на читаны, владели несколькими языками, основывали обширные личные библиотеки, выступали как меценаты. Но в массе сво- ей купечество в Сигбири от этого не ста- нови лось лучше. Даж е просвещенный Ду- доровский, как не без язвительности отме чает Александров в том же «Воздушном тарантасе», полагает убежденно, что уже давно разоблаченный лихоимец губернатор Трескин «много сделал добра для Сибири» « не он сам во всем виноват, а «исполни тели его начальственных распоряжений», да еще якобы «смутные обстоятельства того времени». Как же иначе мог отно ситься к нему купец Дудоровский, когда ТрескИ'На прославляльи как истового «по кровителя торговли»! По критическому пафосзе" «Воздушный тарантас» стоит ближе к «Таежному кар навалу», чем ^это обычно утверждалось. М. Азадовский, приведя восторженные слова Александрова об Иркутске как исто- - ' рическом городе, сыгравшем своими мощ ными капиталами экономически грандиоз ную роль на северо-востоке Сибири, сде лал, однако, примечание; «Конечно, не ис ключена воз.можность, что эти строки не что иное, как ретроспективная передача тогдашних настроений. «1Воздушный та рантас» написан через' двадцать лет после . первого посещения Иркутска»'. Вот имен но: не исключена! При анализе «книги пу тевых впечатлений», видимо, необходимо отделять молодого Александрова от пяти десятилетнего, вооруженного опытом жизни.' В 30-е годы Александров выступил с проектом создать в Иркутске газету «Азм- * атский вестник». Этому проекту он пред послал выступление-ьпрограмму, которую опубликовал Ядринцев в «Литературном сборнике» 1885 года. Программа написана Александровым с большим пафосом и с большой любовью к Сибири, с .отчетливым выражением заветной и для него мысли: наступила пора заговорить Сибири «собст венным языком», «обнародовать личные права», ^«определить свое значение» во всемирной истории. И как отличен стиль программы от стиля «Воздушного таран таса», хотя он в значительной степени и обусловлен жанровым различием. И тем не менее ясно, что «документы», хотя и написаны одним человеком, но в разное время, «Когда новорожденная для России Си бирь улеглась в колыбели, сплоченной для нее рукою времени из обломков берды шей, винтовочных лож и кольчуг, прине- ^ сенных русскими казаками с берегов Дона - в Зауралье, когда над колыбелью Сибири склонила свой материнский взор' волшеб- ‘ м. А з а д о в с к и й . Указ. соч., с. 147. ница Россия, ь5а .челе которой уже горел ореол бессмертия, когда Иртыш, Томь, Енисей, Ангара, Лена и Камчатка огласи лись именем русского бога и русского ц а ря, когда тунгус, якут, манджур, камча дал и курилец, приняв из руки правосла вия тайну истинной веры, с любовью об лобызали крест Спасения под хоругвью победоносца Георгия,— в то время вокруг колыбели Сибири послышались песни ге ниев. Этим песням внимала Сибирь с мла денческой улыбкой... И во все это время Сибирь улыбалась, довольная своим поло жением и своею девственною грациозною величавостью... Миллер Фишер, Паллас, Гмелин, Берг осыпали ложе Сибири не увядаемыми цветами умственной любозна тельной деятельности Беринг, Врангель, Анжу, Лигке осмотрели и скопировали внешние украшения. Марлинский пропел чудным лебединым голосом последнюю ко лыбельную песню над ложем Сибири и скрылся, как волшебный метеот, в ущель ях Кавказа, приснопамятный Словцев сот кал для Сибири девственный пояс истори ческого ее значения для будущего полити ческого могущества, а громовержец Ни колай царственною своей дланью наложил этот пояс на обольстительную талию дев ственницы... Вслед за тем внимательная судьба поднесла в дар Сибири, как созрев шей невесте, целые горы золота из наслед ственных тайников ее... И вот Сибирь смотрит теперь на свои драгоценности, лю буется своей феодальной важностью и с прежнею девственною улыбкой хочет вы сказать своей матери России собственным языко.м тайные ощущения восторженного сердца, хочет собственными руками раз вить свой жизненный элемент, хочет обна родовать личные права свои на всеобщее уважение, хочет определить свое значение на страницах всемирной истории». Несмотря на то, что это официальная бумага, она написана образно, хотя и не сколько высокопарно и велеречиво, в духе романтической стилистики. «Громовержец Николай» упомянут тут с вполне понятной •целью, так же, как и «волшебница Рос сия» с ее «материнским взором», чтоб ни кто не подумал, что Сибирь, «родная сест ра и сверстница» Америки, может пойти по стопам Вашиигтона, который, как тут сказано, «отстоял независимость этих ко лоний и на окровавленное чело юной рес публики наложил сигму прочного колос сального политического могущества». А вот что касается «истинной веры», кото рая принесена в Сибирь русскими, то здесь автор следует за «приснопамятным Слов- цевым», который считал христианское про свещение народов Сибири исторической миссией России. У Словцева же вычитал Александров мысли об историческом зна чении Сибири и о ее политическом могу ществе в будущем. Для этой цели и пред лагал Александров как можно скорее со здать в Иркутске газету: «время быстро летит вперед и назад не оглядывается... а жизнь человека коротка и изменчива». Если под словами «Марлинский... скрыл ся, как волшебный метеор, в ущельях Кавказа» он понимает, чтО писатель-де кабрист уже погиб, то на.10 думать, что программа написана не ранее 1837 года; следует добавить, что так громко-почти
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2