Сибирские огни, 1984, № 3

домашние печенюшки, усыпанные сахаром и корицеи, я , и вовсе успокоился так просто и тепло было рядом с ними. — Ну, а теперь — стихи,— сказал Лео­ нид Николаевич,— Читай. Послушаю их на свой мартыновский камертон. Он так и сказал: мартыновский камер­ тон. Откинул голову и прикрыл глаза. И ни разу не перебил меня. А когда я за­ молкал, полагая, что уже довольно, то добрая Нина Анатольевна подбадривала меня и просила: еше. — Ну что тебе сказать, дорогой Вильям. Тут Мартынов сделал неболь- шую паузу и добавил; — Вильям Озолин.. Что-то есть. Музыка есть, слово чувст­ вуешь. Но если по строчкам смотреть так они у тебя неровные — как мимо забора идешь: то светло, то темно. Впрочем, мастерство — дело наживное. Хуже дру! гое: пишешь ты совсем не о том, что хорошо знаешь. Вот ты оботце читал. Плохое стихотворение. Смелости V тебя не хватило досказать все до конца. Разо­ гнался, прыгнул с трамплина... 1и испугал­ ся. Ты летишь, а лыжи не оторвались, тя­ нутся за тобой, как липучка. Нет уж! Если разогнался — прыгай лети! Тебе ра­ зозлиться йа себя надо. А то— красиво и романтично, а жизни нет! Я этот разговор почти дословно запомнил. — Ты несправедлив к нему, • Леня! — заступилась НиНа Анатольевна.— Ты вор­ чишь, а мне стихи нравятся. Он как соло­ вей поет... И притом бесплатно! — Как соловей?! — взорвался Леонид Николаевич.— Ну нет! К черту соловья! Я никогда не был соловьем. Всегда писал стихи вот этой, правой рукой Я «Подсол­ нух» написал, когда мне' тебя украсть надо было... Соловей!.. Я уже и не рад был заступничеству. Однако все кончилось мирно. Посердив­ шись, Леонид Николаевич все-таки сказал мне напоследок, что рад за меня и что я правильно сделал, выбрав отцовскую до­ рогу. Хорошо бы, сказал он, когда-нибудь издать ваши стихи под одной крышей. Много мы еще о чем говорили. Прощались поздно. Нина Анатольевна напомнила, что скоро закроется метро. Она собрала мне в пакет домашнего пе­ ченья. А Леонид Николаевич подошел к полке и достал с нее тоненькую книжку в зеленой обложке, изданную «Молодой гвардией». Называлась она очень просто: «Стихи». Леонид Николаевич сделал на ней дарственную надпись и даже прочитал из нее несколько стихотворений своим низким рокочущим голосом: Из смиренья не пишутся стихотворенья, И нельзя их писать НИ на чье усмотренье. Говорят, что их можно писать из презренья. Нет1 Диктует их только прозренье! Тоненькая зеленая книжечка имела ог­ ромный успех у читателей. Название ее было оправдано — это были стихи! Они писались, несмотря ни на чье усмотренье. Лирический родник не был завален камня­ ми несправедливой, а порой даже озлоб­ ленной критики. 11 Сибирские огии 3 Леонид Николаевич пошел меня прово­ дить. Он уверенно шагал по мокрому ноч­ ному асфальту, подняв воротник черной кожаной куртки,^ высоко поднимая ноги, крепкий, коренастый. Надо сказать, что и после такого добро­ го знакомства я не злоупотреблял госте­ приимством Мартынова. Я появлялся у не­ го тольь1о тогда, когда чувствовал острую необходимость в его суровом и чутком «мартыновском камертоне». А судил он стихи строго, безо всякого снисхождения к моей молодости и малому опыту в по­ этическом ремесле. Тем ценнее были для меня его оценки. Теперь, 'когда я говорю, что учился V Городецкого и Сельвинского, я не забываю, что получил еще школу Мартынова. [ Можно ли быть более счастливым учени­ ком?! Вспоминаю еше один ценный урок. При­ летел я в Москву с Сахалина, сразу же после возвращения из рыболовецкой экспе­ диции. Пришел к Леониду Николаевичу — он уже переселился из Сокольников в пи­ сательский дом на Ломоносовском проспекте. Стал я рассказывать о плавании у берегов Аляски, о рыбацкой жизни, пол­ ной и героического, и смешного. Рассказ мне, видимо, удавался и слушатели мои и хмурились где надо. и. смеялись от ду­ ши. И вот Леонид Николаевич откинул Голову, прикрыл глаза. И стал я читать стихи о море, о штормах, об «оверкилях» и прочей жестокой романтике матросской жизни. И чувствую; прилипает у меня язык к гортани, не хочется мне стихи чи­ тать. Перед Мартыновым услышал я сам, какие обшие пустопорожние строчки выва­ ливаются V меня изо рта. Умолк, повесил голову. Пошла Нина Анатольевна в свою комнату, сделав вид, что ей что-то там нужно. Не стало у меня адвоката... И сказал мне Мартынов. Леонид Николаевич: — Чтобы написать такие стихи, дорогой Вильям Озолин, не обязательно было мо­ таться к берегам Аляски..Ты написал о мо­ ре то, что я и без тебя знал. ВоГ когда ты нам с Ниной рассказывал — это было ин­ тересно, А почему? Да потому, что это ты только один видел!.. Стихи, которые я в тот вечер читал Мартынову, действительно через некоторое время забылись, и почти ни одно из них не попало в мои книжки. Я написал дру­ гие, и прозу написал о своих морских ски­ таниях. А когда я_ работал, то постоянно помнил мартыновский урок. Не забываю я его и по сей день. Последний раз я разговаривал с Леони­ дом Николаевичем по телефону из Читы. Литературный латвийский журнал «Дауга­ ва» заказал ему написать статью о моем отце, и Леонид Николаевич обратился ко мне с просьбой прислать ему отцовскую книгу «Ночное солнце». Я позвонил. Го­ лос Мартынова звучал хрипло, трескуче, на самых низких регистрах, чувствовалась в нем смертельная усталость. Таким его