Сибирские огни, 1984, № 3

Помню горы и реки, перевалы и переправы. Много сотен верст мне тогда пришлось пройти с ботаниками, изучавшими лекарственные травы! И с тех пор мне кажется: недра Алтая — словно шкатулка волшебная, золотая, в которой сокрыты от случайного взгляда дивные камни, дивные клады. П аслей. Самык стремится передать свое­ образие речи Л. Мартынова звуковыми метафорами («Млечные вечные глетчеры»), разнообразными повторами, использова­ нием редифной рифмы, подчеркивающей колорит восточной поэзии: Голубые туманы видятся мне, и лесные поляны видятся мне, снежных гор караваны видятся мне. Далее в речи Л, Мартынова развивается тема алтайского народа: «И я понял: в краю, где на всем скаку джигит арканом ловит коня, народ, познавший сто бед на веку, не зачахнет — воспрянет под солнцем нового дня! Природу обожест­ влявший народ, к светлой жизни восстав­ ший народ, народ-поэт, филоооф-народ никогда не исчезнет, никогда не умрет». Стихотворение П. Самыка кончается сентенцией, обращенной к национальным авторам: и если в руки ты взял перо, стремись народу сделать добро, миру всему о нем говори, дерзай, работай, твори, гори!.. художественных преувеличений, помогаю­ щих проникнуть в самую суть предметов и явлений, философски осмыслить неоста­ новимый поток жизни. Гипербола — излюбленный прием' устной поэзии алтайцев, и принцип гиперболиза­ ции, доведенный Л. Мартыновым до совер­ шенства, до блеска, помогает алтайским стихотворцам традиционное сплавить с современностью, с новыми идейно-худо­ жественными поисками, тем самым раскры­ вая новые возможности стиха. Вне всяких сомнений, этот идейно-эстетический прин­ цип Л. Мартынова в той или иной степени сказывается в стихах Шатры Шатинова, Паслея Самыка, Бориса Укачина. Яркий образ гор дает Шатра Шатинов — образ, незримо связанный с тревогами се­ годняшнего мира: Горы — как баррикады восставших, Солнце — вечное знамя небес. (Перевод Г. Кондакова) Так пересеклись творческие пути русско­ го и алтайского поэтов, и точкой пересече­ ния их художественных интересов стал -Горный Алтай. У другого современного алтайского поэта, Б. Укачина, есть стихотворение «Ве­ чером не умирайте, люди», известное рус­ скому читателю по переводу Б. Слуцкого. Не исключено, что оно развивает мотив мартыновского «Хочу я, чтоб никто не уми­ рал!». Тематическая перекличка стихов поэтов, живущих в одно время . и подвер­ женных общим опасностям грозного века, естественна, и важно не само совпадение тех или иных мотивов, а степень самостоя­ тельности, самобытности национального автора. Нельзя, как мудро говорит Л. Мар­ тынов, «пресечь теченье стихотворных дней, объявших стихотворную страну». В основе стихотворения Л. Мартынова «Хочу я. чтоб никто не умирал» лежит парадокс, ирония («Пусть все они — от са­ мой мелкой шавки до самыХ грандиозных обирал — живут»; «И многие хотели б умереть, но мало ли чего они хотели!»). Стихотворение же Б. Укачина, написанное верлибром, выдержано в духе алтайских благопожеланий («Не умирайте, люди, утром, пожалуйста! И вообще никогда, ни­ когда не умирайте, люди!»). В знак восхищения перед выдающимся русским поэтом Б. Укачин послал Л. Мар­ тынову свой сборник «Ветка горного кед­ ра» (М., Советская Россия, 1974). К сти­ хам и поэмам собрата из Горного Алтая Леонид Николаевич отнесся одобрительно, сказав при личной встрече автору: «По­ хвально, похвально!» Одну из своих книг Л. Мартынов назвал «Гиперболы* (1972). И это не случайно, ибо вся его поэзия полна вдохновенных В стихах Шатинова проявляется умение совмещать несовместимое, так характерное для мартыновской поэтики. Приведенные строки невольно заставляют вспомнить картину Делакруа «Свобода на бар­ рикадах». Алтайские поэты не боятся лозунговости, высоких призывных строк, оплаченных жиз­ ненным опытом, П. Самык в стихотворении «Гулливер», явно перекликающемся с мар­ тыновским «Мне кажется, что я воскрес», призывает, обращаясь к жизни: Дай же мне руку на равенство, дружбу и веру! Жизнь, не дадим лилипутам связать Гулливера! (Перевод И. Фонякова) Не прошел мимо художественного опыта Л. Мартынова и Борис Укачин, который по-своему осмысливает и применяет ги­ перболу, идя и от родного фольклора, и от опыта В. Маяковского и Л. Мартыно­ ва. Планетарность образов, космизм мышления, пропитанный земной плотью,— качества, присущие В. Маяковскому ^ и Л. Мартынову, свойственны и Б. Укачи- ну. В стихотворении «Путь язычника-ал- тайпа» Б. Укачин пишет: я — алтаец, человек древний! В нашем веке, дав коню шпоры. Перепрыгнул я веков бездны. Перепрыгнул я эпох горы. (Перевод И, Фонякова) Стихотворение Б. Укачина насыщено образностью, не противоречащей духу на­ родной поэзии и наполненной энергией нового времени. Богатырский конь в алтай­ ских героических сказаниях мог преодо­ леть реки, озера, моря, высокие горы. Укачинский конь преодолевает время. Космические образы («веков бездны», «эпох горы») вырастают на реальной поч­ ве, воплощая свет ленинских идей. Еще одной точкой пересечения творче- , ства алтайских поэтов с поэзией Мартыно­ ва является ирония, доходящая порой до гротесковых форм выражения. В стихотво­ рении Л. Мартынова «Брюсов календарь» есть гротесковые строки: «Но под призрач­ ною крышей, будтр цел какой-то брус( где, во времени повисший, восседает в нише Брюс».