Сибирские огни, 1984, № 3

НИИ. в конце 20-х он пишет «Реку Тиши­ ну»— о нашей Оми (ее название с наречия барабинских татар переводится «Тихая»), о ее людях, об их судьбах после револю­ ции. «Река Тишина» преобразила мартынов­ ский стих. Неожиданной сменой ритма, дли­ ны строки, точной смежной рифмой, захва­ тывающей порою и три. и четыре строки, поэт теперь мог выразить практически лю­ бую мысль, любое чувство передать тон­ чайшие нюансы настроения своих героев Хорошо сказал об этом Евгений Евтушен­ ко; «Мартынов был Геокулесом уже в 1929 году, когда написал свою гениальную по прорыву в новую поэтическую интона­ цию «Реку Тишину». Продолжением рассказа о революцион­ ном Омске является поэма «Сестра». Здесь все напряженно тревожно: из-под расстре­ ла бежал подпольщик. Чтобы спасти его, героине надо понять правду этого человека, правду революции. Вдруг между крепостью и тюрьмой девушка слышит — стреляют! Снова! Все ближе! Отрезан путь? Что-то опять началось там? ' М О - - гг Надо бы Мокрое обогнуть и Деревянным мостом. Даже, пожалуй, волчьим Хвостом н по Старомогильной! Нет! Не пройти! В переулке пустом Стиснут мерцающим снежным пластом кузов а автомобильный. Кстати, в «Правдивой истории об Увень- кае» чуть ли не впервые в поэзии встреча­ ется казахское название города — Омбы. В этот Омбы. или 0мб, и приезжает в на­ чале XX века Константин Бальмонт, герой поэмы «Поэзия как волшебство». Города не узнать. Тот город Омб тонул в пыли. Сквозь город непрерывно шли стада рогатого скота к воротам боен. Густота Текущей крови, скорбный рев ведомых на убой быков, биенье трепетных сердец закалываемых овец— Вот голос Омба был каков. Казалось, Мартынов нашел себя как гюэт-историк. «Я ощущал прошлое на вкус, цвет и запах»,— писал он. Но тут же следовало неизбежное признание: «...я чув­ ствовал. что надо выразить все эти ощуще­ ния. осознать их творчески и в конце кон­ цов- таким образом вернуться к сов­ ременности». А новый Омск уже бился в его стихо­ творениях: Платформы стонали, выли, Когда мы к чертям вывозили Сто тысяч центнеров пыли. Сто тысяч центнеров гнили. Это проводят первый омский трамвай — «сквозь город, от центра в окрайны» («Ко­ нец лета»). Здесь тоже, как и в «Адмиральском ча­ се», Омск девятнадцатого года. А путь ге­ роини поэмы — сестры милосердия из кол­ чаковского лазарета — отразил искания многих людей в те годы их хождения по мукам. Тут невольно напрашивается па­ раллель: Алексей Толстой как раз в то вре­ мя завершил работу над «Восемнадцатым годом» продолжением своих «Сестер». В тридцатые годы Мартынов создает це­ лый ряд исторических поэм. В любом вре­ мени. в любой толще людской находит он своих героев, свой Омск — все равно, во­ семнадцатый ли это век, как в «Тобольском летописце», девятнадцатый ли, как в «Правдивой истории об Увенькае». или на­ чало двадцатого, как в «Сестре». Конечно. Мартынов сознавал, что Омск — только малая частица России. Но это его родной город. Здесь, каждая уАица — его улица, каждый дом — его дом. Он слышал их живые голоса, они рассказывали ему о времени далеком и близком: На исходе тридцатых одно за другим , появляются стихотворения Мартынова об Омске: «Душа Иртыша», «Город в сте­ пи», «Март». «Линии», затем интересней­ шие «Наяды», вначале напечатанные в га­ зете под -названием «Баллада о трехэтаж­ ном доме». Ты видел этот новый дом, В своем величье молодом Имеющий с дворцами сходство? Ты знаешь, это Пароходство! От такого Омска всего один шаг до бу­ дущего. В не известном сегодняшнему читателю Стихотворении «Конец лета» (оно опубликовано целиком единственный раз — в 1936 году — в омской газете «Мо­ лодой большевик») есть такие строки: Багряно-желтый листопад, А после —звездный снегопад... Свежа осенняя прохлада. У входа городского сада Я думаю про город-сад. Который нам построить надо. Метет буран, но торг идет горячий на площади. Шумит базар Казачий. В рядах' мясном, молочном, рыбном, птичном ' идет хозяйка с видом безразличным. И в лавочках свечных, мучных и хлебных не слушает она речей хвалебных, Что произносят на степных наречьях торговцы в шубах козьих и овечьих. Таким предстает Омск в «Правдивой ис­ тории об Увенькае». В той же поэме мы ви­ дим город и глазами восставших казахов Обращаясь к Увенькаю, они говорят: Мы просим, с нами побеседуй, о городе Омбы поведай. Что нового там есть, в Оибы? Казахские там есть рабы, в крепости на Оми? Их много ль? Торговать людьми. Мы слышали, давным-давно правительством запрещено. Но ведь торгуют все равно! т- Скажи, почем в Омбы сукно? Там можно ли купить сукна? -V Мы не бывали там давно: Война! Это было написано перед войной. В се­ редине сороковых Мартынов переезжает в Москву и, похоже, совсем отходит от омской темы. Но уже в начале шестидеся­ тых вынужден признать; «Нет! Воспоми­ наний не убить, только бы они не убивали!» Мысль эта становится лейтмотивом мно­ гих стихотворений. Как будто они не об Омске, город в них не упомйнается. Но ведь са ми-то воспоминания Мартынова большей частью были омскими. И — снова появляются- стихи об Омске. Сначала «Учители», а вслед за ним — сти­ хотворение, предвещавшее первую главу «Воздушных фрегатов», — «Детские грезы»: ...Это было еще до революции. Вспоминаю город азиатский; Этот северо-восточный ветер. Проникавший сквозь двойные рамы В бани, в храмы, в церкви и мечети, И в костел, в малюсенький костёлик. Созывавший дребезжащим зовом Этих полек...