Сибирские огни, 1984, № 3

увеличение масштаба поэта, которое потом у него же вызывает далеко не творческие муки: вот я какой славный, так почему же я не гремлю у всесоюзного читателя и по­ чему «Советский писатель» не торопится меня издавать? Не без усилий приподняв Н. Черкасова, Н. Кузин справедливо возражает, против того, что Р. Винонен с неменьшими уси­ лиями приподнимает дальневосточного поэ­ та А. Пчелкина: «...ведь характеристика, которую дает Р. Винонен стихам А. Пчел­ кина,— пишет Н. Кузин,— по сути также «нимбоотдача». Вот что пишет Р, Винонен об А. Пчелки- не: «А мироощущение поэта многомерно без подтекста и прочих «нюансов». Вот пример такого взаимопроникновения пла­ нов — земного и небесного: Бульдозер —тот же самолет. На землю глянешь из окошка — Она едва-едва плывет. И гул такой. Сильней немножко! ( « До р о г а с п р е д с е д а т е л е м » ) Простота речи у этого поэта обманчива, ибо за ней — реальная сложность жизни на земле». Чрезмерно возвеличивающими оценками обрамляет Р. Винонен эту строфу, в кото­ рой есть в лучшем случае свежее наблюде­ ние, небезынтересное сопоставление. Таких наблюдений, художественных подробностей у каждого поэта должны быть тысячи, иначе его стихи будут невидимками, чита­ тель останется слеп. А. Плитченко тоже возражает Р. Вино- иену насчет апологии А. Пчелкина и вы­ двигает другого дальневосточника — Г. Лысенко. «Неторопливо вслушайтесь в эти сти х и » ,- предлагает он. Было холодно, тихо и пусто. Город вмерз в безразличье стекла. На рассвете сработало чувство. Как подъемная сила крыла. Будто детром весенним подуло! Но, согбенный присутствием сна, Я лишь встал со скрипучего стула И сутуло застыл у окна. Показалось — На внутренних стеклах От дыханья в озябший кулак. Как в глазишах оленьих, намокло Несказанное слово никак. Почему-то припомнилась речка. Безымянно любимая мной. У которой не то что словечка. Даже буковки нет ни одной. Почему-то, но закономерно Встал над речкою лес молодой, А метель заметалась, как серна, Между лесом и темной водой. И сквозь это, белея домами, будто меченными на слом. Город спал, примороженный к раме. С просветлевшим наружным стеклом. Не будем сейчас говорить о творчестве Г. Лысенко, который, по мнению А. Плит­ ченко, остался неизвестным потому, что опять же виновата критика, вовремя не разглядевшая поэта. Будем снова гово­ рить только об образце, который предла­ гает нам автор критической статьи. Если Р. Винонен хвалит А. Пчелкина за умение найти художественную деталь, то А. Плит­ ченко, собственно, хвалит Г. Лысенко за способность уловить и тонко выразить душевный промельк, мгновение поэти­ ческого ощущения. Уловление тончайших, смутных порой движений души,— конечно, признак поэти­ ческого таланта, и все же лишь признак лишь, я бы сказал, нечто вроде первичной сигнальной системы, инстинкт, если угодно, свидетельствующий о возможностях поэта, а вовсе не о главном — ни о миропонима­ нии поэта, ни о масштабах его личности и его творчества. Пока это лишь обнаде­ живающая способность сказать внятно о невнятном состоянии души. Я солидаризуюсь с А. Плитченко, с его тоской по тонкописи, по «нюансам», отсут­ ствие которых у А. Пчелкина одобряет Р. Винонен. В обширном потоке стихов явления эти сейчас нечастые. И все же на основе только первичного слоя мастер­ ства и таланта нельзя поднимать поэта. Этого мало для того, чтобы его выбрал на­ род. Д аж е если его выберет А. Плитченко. Мы все знаем прекрасную строку Сергея Орлова: «Его зарыли в шар земной». Это действительный прорыв в самую высокую поэзию, и народ выбрал эту строку, вклю­ чил ее в свое видение мира. После безвре­ менной кончины с. Орлова критика стала много писать о нем. Это был честный и му­ жественный поэт, на его поэзии лежит отблеск его личного героизма в годы войны. Его обожженное в горящем танке лицо как бы само символизировало поэзию фрон­ товиков, опаленную войной. Но вспомним всю строфу С. Орлова: Его зарыли в шар земной. Л был он лишь солдат, он был всего солдат простой без званий н наград. Ведь последующие строки, особенно последняя, не расширяют, не укрепляют философско-поэтическую суть гигантского образа, а снижают, дробят его неуместны­ ми уточнениями. Ну, а если бы герой был со званием, скажем, старшины или лейте­ нанта, если бы он оказался не без наград, а успел бы получить медаль «За боевые заслуги»? Что, тогда он не был бы достоин быть зарытым в шар земной? Может быть, это лучшее стихотворение Сергея Орлова особенно ясно характери­ зует судьбу его творчества, в целом не по­ лучившего широкой популярности, несмот­ ря на немалое число положительных литера­ турно-критических отзывов. Воистину как солдат, собрав в напряженный комок все свои силы, он ринулся на прорыв, на амб­ разуру и бросил в народ могучий образ. А великая поэзия рождается там, где мощная концентрация мысли и чувства вспыхивает не единожды, а идет равномер­ но, гармонично, как излучение радиевого ядра, видимо не истощаясь, от строки к строке, от стихотворения к стихотворе­ нию, из года в год всю творческую жизнь. И если это не получается, то никакой ви­ ны ни у одного поэта здесь нет, это просто степень его возможностей, которые не перепрыгнешь. Много лет я твержу наизусть одно ран­ нее стихотворение Владимира Кострова: Скорость держит в тугом напряжении мысли, мускулы, корабли. Как бороться с земным притяжением — материнской любовью земли? Зная, что сыновьям несладко там. в космических черных ночах, мать-земля, словно мать-солдатка, повисает на наших плечах. Смотрим мы затуманенным взглядом Нам упорство брови свело. «Не держи, нас, мама, не надо, вам и так улетать тяжело».