Сибирские огни, 1984, № 3

связи с другими предметами строгой регламентацией правил, поверий, запретов, оберегов. Таким образом, бьлтование любой вепги — орудия, инвентаря, одежды — склады­ вается не только из использования ее человеком и определяется не только этим использованием, но и из духовного смысла — функции вещи—явления—предмета, оп­ ределенных мифологически. Пример: нож и огонь. Есть локальные обереги, предписывающие определенные взаимоотношения челове­ ка с огнем и ножом. Нельзя облизывать нож. Нельзя перешагивать через пламя. Можешь стать злоязыким — не облизывай нож. Над упавшим не смейся — завтра сам упадешь. Не шагай через пламя — пламя выше всего. Мир в аиле, удача и друзья — от него '. Данные обереги теперь вышли из области ритуала. В быту, особенно будучи за­ фиксированными в литературной форме, они стали этическими наставлениями, по преимуществу лишенными практических указаний как на функциональный смысл предметов, так и мистическое значение того или иного ритуала. Но этика осталась не­ изменной. Более того, она выявилась полнее, отойдя от ритуала: и в голодное время, и в обильные д»и, Взявши чашку пустую — полной чашкой верни ^ , Есть обереги, в которых запрещено взаимодействие предметов. Нельзя тыкать ножом в огонь. Почему? Потому ли, что нож от этого портится и тупится? А может быть, потому, что тем самым можно поранить духа домашнего очага и навлечь беду на себя и все свое жилище, оберегаемое этим добрым духом? Обереги пронизывают и обнимают все стороны жизни человека, не только его хозяйственную деятельность, но и мыслительную. Скажем, у очага нельзя плохо думать о людях, нельзя желать им зла. Какое прекрасное правило! Как оно хранило душу человека от пустого сгорания в зависти, злобе и мсти­ тельности! Вот так, в сложных взаимосвязях и взаимозависимостях, регламентированных оберегами — этими искорками из костра мифа, искорками, каждая из которых — поэтична,— и существует космос языческого жилища, где все свидетельствует о разде- ленностй мироздания на три сферы, где сам человек понимается как существо, орга­ нически совместившее в себе три сферы мироздания. Поверья, бытующие в наши дни, зачастую лишены какого-либо реального смысла, превратились в отвлеченный знак, живут только поэтичесьсим отблеском древнего со­ держания. Тема эта достаточно расхожая. Я приведу только один пример, процитирую несколько строк из «образцов народной литературы тюркских племен» Н. Ф. Катано- ва: «В речках иногда можно встретить камни с отверстиями. Шаманы называют их «черным камнем, через который может пройти шаман». Если у какой-нибудь коровы заболят сосцы, то нужно подоить через отверстие упомянутого камня и (надоенное молоко) отдать собаке,— и сосцы коровы заживут...» Естественно, писатели, отыскивающие камень с дырочкой—«куриного бога» на Коктебельском пляже, вряд ли думают о том, чтобы вылечивать сосцы своей коровы. Но ищут. А когда находят, то испытывают поэтическое удовлетворение.,. Посвятив столько строк описанию одежд Алексея Григорьевича, я понял, что все, его кдсающееся, можно описывать бесконечно, и хочется описывать (а может быть, и НУЖНО ?), но тут недолго утонуть в деталях, заплутаться в дробном смысле подробностей. Для меня же важно рассказать пока о нашем первом знакомстве, которое, я ду­ маю, не оставило особого следа в душе кайчи, а возможно, он, как человек способ­ ный предвидеть, и понял, что мы еще будем встречаться с ним не раз и по поводам более серьезным, чем выступление в Оперном театре. Более серьезным, я это подчер­ киваю, поскольку своя и достаточная серьезность в этом выступления, несомненно была. Но мера ее, надо признать, оказалась относительной. ’ Когда мы прочитали свои складные и нескладные стихи, отшелестели лисикой ' Из фольклорнкш стихотворений Бориса Укачииа. 118