Сибирские огни, 1984, № 3

Г Г " - ■ ■ «ого л е р е .а . у к р аш .в н .я и а о б ^ Г и Г . г а Г Г Г " " ' "» «« « Р » ^ двенадцати животных СОптвртгтвV^птиу двенадцати годам азиатского календаря, соответствующих Одна из последних наших встреч была в Год Собаки - 1982-й, впервые увиде- Лйсь в Новосибирске в Год Мыши - 1972-й, перед поэтическим вечером пГвяшеннТм пятидесятилетию Горно-Алтайской автономной области посвященным ^ ® ^РУ""ь. алтайских литера­ торов. Эта поездка, выступления в Оперном театре, на телевидении - входили в куль­ турную программу празднования пятидесятилетия образования Алтайской автономии... стреча с друзьями... Обширно разветвленные разговоры... Необъятность покоев в гостинице «Центральная».,. Коньяк в тонких стаканах... Но сквозь умнейшие разговоры,, через м ягк и й 'п о то к алтайского остроумия — ТОЧНОГО, незло ивог.о, орнаментально оплетающего любой разговор, составляющего неза ываемое остроумное сопровождение всем речам, — через все это я нет-нет да - и погляды вал на неподвижно молчащего в нашей словесной пестроте человека: ко­ ротко стриженного, с напряженной кожей красивого деревенского лица, отмеченного здоровым воздухом, ветрами, солнцем и стужею. - ' Он молчал неукоризненно, он молчал как молчит природа вокруг нас, и чем мы сильнее суетимся рядом с нею, тем сильнее ее молчание. Это был Алексей Григорьевич Калкин. Настало время двигаться на поэтический вечер в концертный зал Оперного театра, бее собрались.. Облачился и Алексей Григорьевич. Он был в светлых катанках с аккуратно подвернутыми голенищами и обшитыми коричневатой кожею носами и запятками. Это была обувь когда-то весьма распрост­ раненного, но ушедшего в прошлое фасона, называемого «бурки». Далее возвышалось, насколько это возможно при среднем росте, кайчи, внущььл тельное коричневое кожаное пальто с поясом. И венчала все это, тепло укрывая его голову, алтайская национальная шапка, сработанная из красиво подобранных лапок рыжей лисы, оторочрнная мехом выдры. Хранитель, твореп и герой эпоса, Алексей Григорьевич своей одеждой как бы выражал строение кос.моса, каким оно зафиксировано в эпосе: ноги кайчи, упирающиеся в свод преисподней Эрлик-бия, были облачены в ре­ ликтовую обувь—«бурки», напоминающие нам живо о временах тяжких испытаний народа в борьбе со злом; кожаное пальто, окутавшее тело кайчи, соединяло естественность материала,- из которого оно сшито, с естественным пониманием достатка, соединяло пристрастие к кожаным пальто в прежние времена и их престижность и модность в наши годы (правда, в 1972 году несколько предвосхищенные кайчи), то есть соединяло все то, - что и являет собою. человеческий Средний мир с его правилами, необходимым расче­ том, страстями и пристрастиями; шапка на голове сказителя подчеркивала соотнесенность человеческого разума с вечным, как народная память, обычаи, традиции — миром мифологических идей, шапка выражала, наверное, главное в кайчи — его обращенность к народному и веч­ ному, а следовательно, была образом Верхнего мира — мира властителей, богатырей,, мира вечных истин и идеальных (проникнутых добрыми идеями) чувств... Теперь, реконётруировав свои тогдашние впечатления об одежде кайчи, я пони­ маю, что они, скорее всего, из области поэтического восприятия. Однако если вду­ маться, то нечто действительное в таких рассуждениях, видимо, есть. Потом я имел много поводов убедиться, что не только сознание, образ мыслей кайчи, его видение мира подчинены мифологии, сформированы ею, но ею наполнены и его бытовые реше­ ния, поступки, совершенно обыденные действия. Все это в той или иной мере отражает его мифологический способ мышления, мифологический характер мировосприятия, когда каждая вещь не воспринимается че­ ловеком, а следовательно, и не существует только как функция, как предмет практи­ ческой-пользы и смысла, но каждая, вещь еще содержит в себе связи с другими пред­ метами и человеком, содержит овеществленный ритуально-художественный, поэтиче- сьсий образ, вещь выступает как нечто одухотворенное, поставленное в неразъемные