Сибирские огни, 1984, № 3

в приложении к нему — это космос азийской культуры, культуры великой, которая, оживая в его творческой- памяти, обогащаясь силой его личности, прорастает в наши дни и живет в них, осеняя нас богатством величественных сказаний алтайского герои­ ческого эпоса... Он — воплощенный голос вечности. Алтайская вечность говорит, поет его устами, втекает в наши дни по руслу его судьбы. Богатыри и герои выходят из неведомых времен через широкие двери, раскры­ тые им в сознании Алексея Григорьевича Калкина. Кайчи — собеседник вечности. Кайчи— творец эпических сказаний. Кайчи — сам один из героев богатырских песен. Мифологическое, народное сознание, вылепившее личность и сложившее судьбу сказителя, сказывается теперь в каждом его поступке и помысле, выражается в худо­ жественных образах его речи и песен. Но все эти песни, все эти грандиозные, подобные тучам, клубящимся над Ал­ таем сказания— есть не что иное, как отлитый в звучащем слове образ мыслей Кал­ кина, отражение непостижимых глубин его человеческой души. Сказания, записанные от А. Г. Калкина, легли в основу одиннадцатитомного издания «Алтай Баатырлар» (Алтайские богатыри), предпринятого автономным отде­ лением Алтайского краевого издательства. Но менее всего хотелось бы сравнивать Калкина — человека богатейшей творческой памяти н народной культуры — с библио­ текой. Его знание незастывшее, живое, ничем не ограниченное, точно жизнь природы. Его знание неотъемлемо от мыслей, чувств, души самого сказителя, от течения собы­ тий его повседневной жизни, глубоко личностно. Поэтому сказания, записанные, изданные — звук, отлитый в металле строк,— это только след красоты и мудрости. Это уже не сам звук, а его описание. Если живое^ исполнение эпоса можно сравнить с путешествием, то чтение сказа­ н и я— это в большей степени только отчет о путешествии. Интересный, полный впе­ чатлений и сведений, но отчет. Согласитесь — одно дело летать, выбирая дорогу меж звезд, а совсем другое — читать об этом в книжке... Звездное небо и карта зведного неба — разные вещи... Живет сказитель на окраине села Ябаган в рубленом пятистеннике с высоким крыльцом, длинными сенями, переходящими в чулан. Скромная сибирская изба. При ней небольшой участок, засаженный картошкой, сарайки, где дышит корова и откуда выскакивают и тычутся в колени гостям чистенькие козлята. Огромный и удивительно умный, воспитанный пес поглядывает за порядком во дворе и на его границах. Теле­ га, сани, другой деревенский инвентарь говорит о включенности кайчи в крестьянские заботы, необходимые и обычные для каждого сельского жителя. 6 конце улицы, на которой живет Калкин, уже за деревней в долине, раскину­ лась большая свалка разбитых сельхозмашин — сеялки, комбайны, подборщики ка- кце-то неопознанные механизмы, их тут десятки — поломанных, перекореженных рж а­ веющих, прорастающих бурьяном... Дожидаются ли они тут сдачи на переплавку или являются резервным складом запасных частей — неизвестно, но от приезда к приезду я вижу, что это кладбище техники вырастает... Дом кайчи глядит окнами через огород на речку, на лесистые холмы, на близ­ кое к земле светлое высокогорное летящее небо. В доме светло и скромно, он уставлен старой и простой деревенской мебелью украшен недорогими ковриками, фотографиями родни, как и все другие избы села’ Разве что портрет хозяина, кисти Игната Ортонулова, да книги, привезенные младшими товарищами кайчи, придают обстановке некую особенность. ■Во дворе, обочь пятистенника, стрит традиционный аил - шестигранная юрта сложенная из тонких бревнышек, щели между которыми забиты глиной и на,возом’ а крыша сложена из широких пластов лиственничной коры. Аил увешан и уставлен на правой от входа, «женской половине» всяческими хозяйственными емкостями — метач- лическйми, берестяными, деревянными и кожаными, посудой и прочей кухонной ут­ варью. На левой п о л о в и н е-у к ры тая бараньим тулупом лежанка хозяина. А посте- дине таган, очаг, огонь, дымок, утекающий вверх через дымник в конусообразной 116