Сибирские огни, 1984, № 3

в замусоренном соборе, являющем вид крайнего запустения — на его, потускнев­ ших от времени и погоды, фресках я не увидел ни одного лица, глаза на котором не были бы выщерблены пулями... Неподалеку от него косо торчал в бурьяне надгробный памятник, чуть треснув­ ший (я полагаю, от мороза). Кто там? Поэт Батюшков. Тот самый, кого чтил, у кого учился сам П уш ин . Памятник был усыпан у подножия рваным бутылочным стеклом... и все это было свидетельством истории. И все это не было подделкой, было знаками подлинного, настоящего понимания данных ценностей. Все это говорило об относительности культурных, нравственных, национальных ценностей. Об относитель­ ности, возводимой в норму, в абсолют. О жесткой ломке и переустройстве мира, о его взмученности, как следствии крайне обостренной борьбы в человеке — вечного и доброго со злым, временным и суетным. Сила и значение этих исторических знаков, отразившихся в памятниках, состояла как раз в правдивости. Они побуждали к действию, к восстановлению гармонии в мире, в себе, к восстановлению ее черт в памятниках. и уже тогда, на минуту отделившись от вологодских товарищей, которые с тру­ дом устроили нам, сибирякам, эту экскурсию, я с удовольствием покурил и потолковал с плотниками, которые вытесывали осиновые лемеха для крыши деревянного собора, восстанавливаемого тут же на территории кремля. Собора, сгоревшего в прошлое годы... Так что же? Оставить в назидание потомкам правдивое стекло у надгорья звонкого, несчаст­ ного Батюшкова? Чтобы сыпали наши сыновья его себе в душу, мучаясь виною от­ цов? Или положить все силы на то, чтобы выселить лимонадный завод из Собора? Или спокойно пить этот лимонад, размышляя над превратностями судьбы? Приходит время и выявляет истинное отношение к памятнику. Но оно не прихо­ дит само. Мы должны торопить время. Должны созидать его на основе непререкаемой веры в абсолютную ценность добра, совести, красоты, любви к родине, к матери и отцу, к своему языку, культуре и народу... I Там же, в Вологде, в музее, я увидел потрясающее, уникальное живописное по­ лотно. Автор его, что называется, был самодеятельным художником, самоучкой. Он изобразил Емельяна Пугачева с какой-то непропорциональной грудью — увеличенно приподнятой, но узкой, преувеличенно, украшенной дорогими орденами на широкой муаровой ленте. Д а и лицо атамана — наверняка в жизни опаленное ветрами, костра­ ми и злостью бунта — тут, на парсуне, глядело поразительно чистым, оно было испол­ нено какой-то искусственной свежести. Но совсем потрясло меня следующее — из чрезмерно пушистой и кучерявой папахи атамана ВЫГЛЯДЫВАЛИ и смот­ рели в сторону, протцвоположную его собственному взгляду, ДРУГИЕ ГЛАЗА. Тонко ■написанные, надменные, царственные. Эти глаза — холодные, пронизывающие шерсть шапки Емельяна, в противополож­ ность с грустным, как бы сознающим гибельность своей судьбы, взглядом мятежника — просто ужасали... Приводил в полную растерянность и живописный прием; сюрреализм да и толь­ ко! И это все на фоне благообразных парсун того времени и дохлого лоска парадной лживописи. Оказалось, что неизвестный художник написал портрет Емельяна Пугачева по­ верх парадного лика императрицы! Лицо мятежника пришлось на ее холеную шею. Грудь императрицы художник не стал трогать, даровав все ее награды Емельяну. Императорскую голову он закрыл папахою из черной овцы, нахлобучив ее императрице до самого подбородка! Но почему же он не утопил в шерсти ненависти и проклятые глаза ее? Что им руководило? Вряд ли кто-нибудь теперь ответит на этот вопрос... Может быть, его схватили за этим кощунственным занятием, а картина неоконченною сохранилась как вещест­ венное доказательство преступления? Может быть, и что-то другое отвлекло неизвест­ ного народного мастера от работы... А возможно — он так и задумывал. 113 8 Сибирские огни № 3 - '