Сибирские огни, 1984, № 3

Вырос я в Западной Сибири и в детстве застал такое минимальное количество церквей, столь убогих и к тому же давно недействовавших, что ни суть их, ни вид — не оказали на меня достаточного влияния. Сибирь, я думаю, вообще не отличалась особой христианской религиозностью, а как страна новая, и особым почте­ нием к старине. И сколько я ни старался, все же не мог обнаружить в себе того пла­ менного жара, той живой страсти, с которой думал и говорил Борис о ночном Соборе. Я начал было толковать об этом, о некоторых особенностях сибирского характе­ ра, но Боря решительно прервал меня: — Да разве Ты не понимаешь, что нет теперь ни Дона, ни Сибири. Все стало оди­ наковым. Осталась только. Москва! Вам же там ничего, кроме лимонада, не нужно! Я вгорячах сказал ему, что он сам открыл в Соборе лимонадное производство, чтобы было о чем поговорить и поплакать, чГо вода в этот завод поступать скоро бу­ дет по водопроводу из Байкала, что — какой он сам к чертям москвич, если вырос на Дону, если вся его родова донска и т. д. и т. п. Но светлеющее небо нового дня успокоило нас... И вот через несколько лет после этой ночной дискуссии я сидел у себя дома, на родине, и разбирал записи и материалы о Старом Каме. Вчитывался, вдумывался в тексты его речений, улыбался, досадовал, недоумевал и потрясался поэзией очевидных вкраплений — О. ХОДЯЩИЙ НА КРУГЛЫХ ЛАПАХ, ВОНЮЧИЙ ГРОХОТУН, РЕЖУЩИЙ ЗЕМЛЮ... (это, вероятно, о тракторе). О, ВОЮЩИЕ В ДОЛИНЕ АЛТЫР-БУЛТЫР ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕРНЫХ ВОЛКОВ С ЛЮДЬМИ ВМЕСТО МОЗГА В СТЕКЛЯННОМ ЧЕРЕПЕ... (то же). О, ТОЩАЯ МОКРОНОСАЯ СОБАКА, ПРОБЕЖАВШАЯ ПО БЕЛОМУ ПОЛЮ, СДЕЛАВШАЯ СВОЙ ПЕРЕПУТАННЫЙ СЛЕД — СУДЬБОЮ МОЕЙ... (это, как я думаю, о ручке, записывающей речения Старого Кама). ТЕГЕРИК ТЕП.ШИ АЛДЫМДА ТЕЛЕКЕЙ БОЛУП АЙЛАНАТ, АШТАП ТУРГАН БОИМДЫ АМЫРГЫ ТАРТЫП АЗЫРАИТ (это переводится примерно так — блюдо круглое, словно большой мир, крутится передо мной, и меня, голодного, уго­ щает звуками охотничьей трубы, приманивающей марала,— а обозначает, скорее все­ го, впечатление Старого Кама от первого знакомства с грампластинкой. И тогда-то пришел мне на память тот промышленный подмосковный собор. Не сам по себе, а как Собор-Образ. Ну, хорошо, думал я, очистим мы это сооружение от всех позднейших наслоений, восстановим его в том виде, а котором он принял Под свои своды Ивана Грозного (Дмитрия Донского). Но не будет ли это фальсификацией, подделкой, скрывающей под видимостью гармонии — набор элементарных бетонных, пластмассовых и прочих современных протезов? Не превысим ли мы свои права, беря на себя ответственность непререкаемо ут­ верждать, (ЧТО самое важное в нашей истории, применительно к этому сооружению,— Иван Грозный? .¾ если откроется иное? Скажем, связанность даннсню собора с декаб­ ристами, он к той поре уже был решительно перестроен? А если тут проходили важ ­ ные события других времен — войн и революций? Кто решит, кто возьмется непрере­ каемо и бесспорно решить — какое из них, из этих событий важнее, значительнее, что­ бы восстанавливать собор именно в том виде, который бы соответствовал избранному моменту истории? Не будет ли любое решение произвольным, волевым? И не важнее ли видеть нам не только застывшие вне времени памятники, но и саму непрерывность, неделимость истории, отраженную в памятниках? ВеДь не только произвольные решения придают историческим сооружениям их современный вид. Состояние и вид исторических сооружений и памятников СКЛАДЫ ­ ВАЮТСЯ в процессе движения общественной жизни. И только этот СЛОЖИВШИЙ ­ СЯ вид памятника можно с полным основанием считать подлинным, необманным, при­ нимать как свидетельство истории. Только такие памятники по-настоящему активно действуют на наше чувстве истории. Я убежден, что теперь в Вологодском кремле не увидишь того, что мне довелось увидеть там весною 196.„ года.